"Маг" Сказочного Таро

Озадаченный cказочник

Кельтская сказка, Джозеф Якобс

Перевод Shellir

В то время, когда Туата Де Данаан безраздельно властвовали в Ирландии, жил в Ленстере один король, который очень любил слушать сказки. Как и у многих других королей и вождей Эрин, у него был придворный сказочник, который должен был каждый вечер рассказывать его величеству сказки, - до тех пор, пока тот не заснет. Сказочник помнил множество разных историй, и несмотря на то, что время шло, а сказочник не становился моложе, он ни разу не сбился во время рассказа, и ни разу не повторил одну и ту же сказку дважды; и так велико было его мастерство, что как бы не бывал король раздражен к вечеру заботами о своих землях, его сказочник всегда знал, какую историю лучше всего рассказать на ночь, чтобы король сладко заснул.

Однажды утром сказочник проснулся рано, и как обычно вышел в сад, обдумывая разные случаи и происшествия, которые он мог бы вплести в вечернюю королевскую сказку. Но этим утром все было как-то странно: он обошел все свои владения и вернулся к дому даже позже обычного, но так и не придумал новой сказки. Не возникало никаких сложностей только с началом истории: "Жил-был однажды король, и было у него три сына…" или "Однажды в стародавние времена король всех земель Ирландии…", но дальше этого дело не шло. Когда он наконец вернулся домой, его жена была весьма озадачена его опозданием.

"Отчего ты не пришел к завтраку, дорогой?", спросила она.

"Да я и думать не могу о еде!", ответил сказочник, "Долго, очень долго я служил королю Ленстера, и за все это время я ни разу не вернулся домой к завтраку без новой сказки, которую мог бы рассказать королю вечером, но сегодня утром я понял, что не могу ничего придумать. Я не знаю, что мне делать. Лучше уж сразу лечь и умереть, иначе сегодня вечером я буду навеки опозорен, когда король призовет меня к себе, чтобы я рассказал ему сказку!"

В этот момент его жена выглянула и окна.

"Смотри, там на краю поля что-то чернеется", сказала она

"Вижу"

Они пошли посмотреть, что же это, и увидели жалкого старика, который лежал прямо на земле, положив рядом свою деревянную ногу.

"Кто ты, добрый человек?", спросил сказочник.

"Ах, разве так важно, кто я? Я бедный, старый, увечный, немощный, жалкий человек, присел тут, чтобы немного передохнуть"

"А зачем тебе этот стаканчик для игры в кости, что я вижу у тебя в руках?"

"Я поджидаю, не пройдет ли тут кто-нибудь, кто согласится сыграть со мной", ответил нищий.

"Сыграть с тобой! Да тебе и на кон поставить нечего!"

"У меня есть кошелек с сотней золотых монет", ответил старик.

"Ты должен сыграть с ним", прошептала жена рассказчика. "И, возможно, ты узнаешь что-нибудь такое, из чего выйдет отличная сказка для короля".

Они уселись перед гладким камнем, на который можно было бы бросать кости.

Прошло совсем немного времени, а сказочник уже проиграл все до последнего пенни.

"Тебе сегодня везет, друг", сказал он. "А со таким дураком, как я, что еще могло случиться!"

"Сыграем еще раз?", спросил старик.

"Я бы сыграл, да все мои деньги уже у тебя"

"Может быть, у тебя есть лошади и колесница?"

"Разумеется есть!"

"Ставлю все свои деньги против них"

"Нет, это невозможно! За все деньги Ирландии я не стану смотреть, как моя жена возвращается домой пешком!"

"А вдруг ты выиграешь?", сказал нищий.

"А вдруг проиграю?", ответил сказочник.

"Сыграй с ним, муж мой", сказала жена. "За тобой я пойду и пешком, любимый".

"Я слушал твоих советов раньше, послушаю и теперь"

Он сел к плоскому камню и одним броском лишился дома, собак и колесницы.

"Сыграем еще раз?", снова спросил нищий.

"Ты только что выиграл у меня все, что я могу еще поставить?"

"Ставлю все, что у меня было и что я выиграл, против твоей жены", сказал старик.

Сказочник отвернулся, не сказав ни слова, но его жена остановила его.

"Прими его предложение", сказала она. "Это же третий раз, счастливый, теперь-то уж ты точно выиграешь".

Они сыграли еще раз, и сказочник проиграл. Как только это случилось, к его горю и удивлению, его жена пошла и села на землю возле уродливого старого нищего.

"Хороший же вы выбрали способ, чтобы избавиться от меня!"

"Опомнись, он же меня выиграл", сказала она. "Не хотел же ты обмануть старого больного человека, не правда ли?"

"У тебя есть еще что-нибудь, что ты мог бы поставить?", спросил старик.

"Тебе отлично известно, что ничего у меня больше нет", ответил сказочник.

"Я поставлю на кон все, что у меня было, и все, что я выиграл, включая твою жену, против самого тебя", сказал нищий.

Они снова сыграли, и снова сказочник проиграл.

"Хорошо, я твой. И что же ты от меня хочешь?"

"Скоро ты все узнаешь", сказал старик и достал из кармана длинную веревку и маленькую палочку.

"Итак", сказал он сказочнику, "в какое животное тебя превратить: в оленя, зайца или лисицу? Сейчас у тебя есть выбор, но потом его не будет.

Укоротим немного длинную историю: сказочник выбрал зайца; старик набросил на него веревку и легонько стукнул палочкой, и глядите-ка: длинноухий проворный заяц заскакал по траве.

Но долго это не продлилось: кто, как не его жена, кликнул собак и пустил их по его следу? Заяц убегал, собаки гнались за ним. Поле было обнесено высокой стеной, и деться зайцу было некуда - он просто бежал изо всех сил по кругу, а нищий и леди могли отлично видеть все его скачки и уловки.

Напрасно он пытался найти убежище на руках у жены - она снова бросила его собакам, и он бегал, пока нищий не отозвал собак. Один удар палочки - и задыхающийся от бега сказочник снова стоял перед ним.

"Как тебе понравилось бегать?" спросил нищий.

"Должно быть, для кого-то это удовольствие", ответил сказочник, глядя на жену. "Я же легко переживу, если никогда больше не почувствую ничего подобного".

"Позволено ли мне будет узнать", он повернулся к нищему, "кто вы такой, и откуда вы, и почему вам так радостно, что вы подчистую обыграли такого бедного старика, как я?"

"О, я из тех, кто довольствуется малым, сегодня богат, завтра - беден, но если ты хочешь узнать больше обо мне и о том, как я живу - отправляйся со мной в дорогу и, возможно, я покажу тебе много больше, чем ты увидел бы, путешествуй ты в одиночку.

"Я теперь себе не хозяин, чтобы решать идти с тобой или оставаться", сказал сказочник со вздохом.

Тут странник запустил руку в свою дорожную сумку, и вытащил оттуда добротно одетого серьезного человека средних лет, и сказал ему следующее:

"Ты все слышал и видел из сумки. Я хочу, чтобы ты взял на себя заботы об этой леди, и колеснице, и лошадях и всем остальном хозяйстве так, чтобы все было готово в любой час, когда бы мне это не потребовалось"

Едва он промолвил это, как все вокруг исчезло, а сказочник оказался возле Лисьего брода, неподалеку от замка Рыжего Хью О'Доннелла, и мог сказочник видеть и слышать все, а его не видел никто.

О'Доннелл сидел в главном зале, и он был тяжел телом, и утомлен душой.

Он сказал своему привратнику:

"Выйди за ворота. Погляди, может кто-нибудь или что-нибудь встретится тебе неподалеку".

Привратник вышел, и увидел тощего, покрытого пылью нищего; короткий меч болтался у бедра, грязные ботинки совсем изорвались, уши выглядывали через дыры в старой шляпе, на плечах был изодранный бедный плащ, а в руках он нес зеленую веточку падуба.

"Да хранят тебя боги, О'Доннелл", сказал нищий.

"И тебя пусть хранят они тоже", ответил О'Доннелл. "Откуда ты пришел, и каково твое мастерство?"

"Я пришел с самого края земли,

Из края речных долин,

Где по глади воды скользят белые лебеди,

Ночь на Айлее, ночь в Мэне,

Ночь на холодных склонах холмов."

"Да ты великий путешественник", сказал О'Доннелл. "Может быть, ты научился по дороге всяким штукам?"

"Я фокусник", ответил нищий. "И за пять серебряных монет я покажу тебе все, что умею".

"Я дам тебе денег", сказал О'Доннелл, и тогда худой грязный нищий взял три маленьких травинки и положил их себе на ладонь.

"Одна в серединке", сказал он, "а две по краям. Сейчас я дуну так, что средняя травинка улетит, а две другие останутся на руке"

"Это невозможно", сказали все, кто был в зале.

Однако нищий разложил на ладони травинки, прижал две крайние пальцами, дунул, и средняя слетела с ладони, а другие остались.

"Хороший фокус", - сказал О'Доннелл, и заплатил пять монет серебром.

"За половину денег", сказал один из слуг О'Доннелла, "я сделаю то же самое!"

"Пусть он делает то, что сказал, О'Доннелл!"

Слуга положил на ладонь три травинки, прижал пальцами две крайние и дунул, но вот что случилось: его кулак улетел вместе со стебельками.

"Ты ранен, и поделом", сказал О'Доннелл.

"Еще шесть монет, О'Доннелл, и я покажу тебе еще один трюк", сказал нищий.

"Ты их получишь".

"Взгляни на мои уши! Я буду двигать только одним, а второе останется неподвижным"

"Шевелить ушами не сложно, тем более что твои уши довольно большие, но ты никогда не сможешь двигать только одним ухом, а не обоими вместе!"

Но нищий улыбнулся и, ухватившись пальцами за одно ухо, подвигал его.

О'Доннелл расхохотался и заплатил нищему еще шесть монет.

"Разве это фокус!", сказал тогда бескулачный слуга. "Кто угодно такое проделает!", и сказав так, он ухватился за свое ухо, но что же случилось: стоило ему дернуть, как его ухо оторвалось от головы!

"Ты опять ранен, и поделом", сказал О'Доннелл.

"Ну, О'Доннелл", сказал грязный нищий, "Я уже показал тебе чудесные фокусы, но если ты заплатишь еще, я покажу еще один"

"Даю слово, ты их получишь!", сказал О'Доннелл

Тут нищий снял с плеча свою дорожную сумку, и достал из нее клубочек шелковых ниток. Он ухватил кончик нитки, а клубочек подбросил прямо к чистому голубому небу - и появилась лестница. Тогда он достал из сумки зайца, и поставил его на нитяную лестницу, и тот быстро-быстро побежал вверх, а следом достал белую красноухую собаку, и она сразу же погналась за зайцем.

"Итак", сказал грязный нищий, "хочет ли кто-нибудь побежать вслед за зайцем и собакой?"

"Я хочу", сказал слуга О'Доннелла.

"Иди за ними", сказал жонглер, "Но я предупреждаю: если ты не уследишь за собакой и она съест моего зайца, то я оторву тебе голову, когда ты вернешься на землю".

Слуга встал на нить, и все трое вскоре исчезли. Их ждали долго, и наконец фокусник сказал:

"Я боюсь, что собака уже доедает моего зайца, а ваш человек попросту заснул"

Сказав так, он начал понемногу сматывать шелковую нитку, и вскоре показался слуга, который крепко спал на лестнице, а потом и белая красноухая собака, которая как раз доедала зайца.

Нищий ударил слугу своим мечом, и голова покатилась прочь, а потом зарубил и собаку.

"Ты немного развлек меня, фокусник, но я разозлен: ты убил собаку и слугу на моем дворе!"

"Пять монет серебром за каждого", сказал фокусник, "и их головы прирастут к плечам, как было и раньше".

"Я заплачу тебе", сказал О'Доннелл.

Пять монет, и еще пять заплатили ему, и глядите! голова слуги встала на место, и голова пса тоже. Они дошли до самого порога жизни и вернулись, и можно поклясться, что собака теперь больше никогда не тронет зайца, а слуга будет держать свои глаза открытыми, когда это необходимо.

Едва это случилось, как нищий пропал с их глаз, и никто не мог сказать точно - взлетел ли он к небесам или провалился сквозь землю.

Он летел как волна, догоняющая волну,

Как вихрь, настигающий вихрь,

Как яростная зимняя буря,

Так стремительно, красиво и радостно,

Даже гордо,

И не остановился,

Пока не прибыл

Ко двору короля Лейнстера.

И он легко спрыгнул

Прямо на вершину башни

Замка короля лейнстерского

Тяжел был телом и утомлен душой король Лейнстера. Был как раз тот час, когда он любил послушать сказку, но те, кого он послал за придворным сказочником, искали его повсюду, но нигде не могли сыскать.

"Отправляйся за ворота", сказал король своему привратнику. "Не встретится ли кто-то, кто хоть что-нибудь смог бы рассказать о моем сказочнике".

Привратник вышел за ворота, и увидел тощего грязного нищего, с коротким мечом у бедра, в запыленных драных ботинках, с ушами, что высовывались наружу через дыры в шляпе, в убогом плаще и с зеленой веткой падуба в руках.

"Что ты умеешь делать?", спросил привратник.

"Умею играть на арфе", ответил нищий, и тихонько сказал сказочнику: "Ничего не бойся. Ты видишь всех, но нет на земле человека, который увидел бы тебя".

Как только король узнал, что за воротами дожидается арфист, он велел немедленно привести его.

"Я - король, и у меня служат пять лучших арфистов Ирландии", сказал он, и дал арфистам знак играть, и те заиграли, и пока звучала музыка, тощий грязный нищий внимательно их слушал.

"Можешь сыграть хоть вполовину так же хорошо как они?", спросил король.

"Слышал ли ты когда-нибудь, о король, как мурлычет кот возле чашки свежей похлебки, или как жужжат пчелы, возвращаясь в сумерках к ульям, или пронзительный голос старухи, что призывает все ведомые ей проклятья на твою голову?"

"Да, я часто слышал подобное", ответил король.

"Эти звуки и то более мелодичны, чем те, что издавали твои арфисты", сказал нищий.

Услышав такое, арфисты обнажили свои мечи и кинулись на него, но вместо того, чтобы поразить его оружием, они только поранили друг друга.

Когда король увидел это, он подумал, что хоть арфисты и расстроились, когда нищий растоптал их музыку, но все же живые арфисты лучше мертвых и им не следовало кидаться друг на друга.

"Повесьте того, кто это затеял", сказал король, "и раз сегодня не будет сказки, я отправлюсь спать"

Подскочили стражники и связали тощего грязного нищего, и повели его к виселице и сразу же вздернули на толстой веревке. Но когда они вернулись в зал, то увидели, что нищий сидит на скамье и пьет пиво.

"Как ты сюда попал", вскричал капитан охраны, "разве мы только что не повесили тебя на дворе?"

"И ты думаешь, это был я?"

"А кто же еще?", сказал капитан.

"У вас не руки, а свиные окорока вместо них. Вы повесили вовсе не меня"

Тогда стражники побежали к виселице, и увидели, что повесили любимого брата короля. Они поспешили обратно к королю, который в это время уже заснул.

"Ваше величество", сказал капитан, "мы пытались повесить того бродягу, но он каким-то чудом нова оказался во дворце, жив-живехонек".

"Так повесьте его еще раз", сказал король и снова заснул.

Стражники сделали, как он сказал, но бродяга опять оказался в зале замка, а на виселице нашли главного арфиста короля.

Капитан стражи был очень озадачен.

"Вы и вправду хотите повесить меня и в третий раз?", спросил нищий.

"Иди отсюда куда хочешь", сказал капитан, "и так быстро, как только можешь. От тебя одни неприятности".

"Вот теперь ты поступаешь разумно", сказал нищий, "но если ты и впредь будешь вешать прохожих только потому, что они недовольны музыкой здешних арфистов, ты будешь находить на виселице только своих родных и друзей, в точности так, как было сегодня".

Сказав это, он исчез из королевского двора, и они со сказочником оказались точно на том же месте, где они встретились в первый раз, и где все еще находилась его жена с колесницей и лошадьми.

"Теперь", сказал нищий, "я не буду больше тебя мучить. Вот твоя колесница и твои кони, собаки, твой дом и твоя жена, делай с ними что тебе заблагорассудится.

"Я благодарю тебя за мой дом, и мою колесницу, и моих лошадей и собак", сказал сказочник, "Однако оставь себе мои деньги и мою жену".

"Нет", сказал нищий. "Мне ничего не нужно, а что до твоей жены, то не думай о ней дурно за то, что она сделала - она не могла поступить иначе"

"Не могла поступить иначе! Да она бросила меня на растерзание моим собственным голодным псам! Оставила меня ради старого грязного нищего!"

"Я не нищий и не старый, как ты думаешь. Я Ангус из холма, и я принес тебе только добро. Сегодня утром мое волшебство подсказало мне, что ты в затруднительном положении, и я решил помочь тебе. Что же касается твоей жены, то та же сила, что меняла твое тело, превращая тебя в зайца, изменила и ее разум. Забудь и прости ее, как и должно поступать женатым людям, и теперь у тебя есть отличная сказка для короля Лейнстера, которую ты расскажешь, когда он тебя позовет"

И с этими словами он исчез.

Да, у него действительно теперь была сказка для короля. Когда король призвал своего сказочника, тот рассказал все, что с ним было, без утайки, и король хохотал так, что вовсе не мог уснуть, и он сказал сказочнику, что это лучшая история из тех, что он слыхал, и больше не надо беспокоиться о новых сказках - он отныне будет слушать только эту.

"Императрица" Сказочного Таро

Золушка

Шарль Перро

Перевод Т.Габбе

Жил-был один почтенный и знатный человек. Первая жена его умерла, и он женился во второй раз, да на такой сварливой и высокомерной женщине, какой свет еще не видывал.

У нее были две дочери, очень похожие на свою матушку и лицом, и умом, и характером.

У мужа тоже была дочка, добрая, приветливая, милая - вся в покойную мать. А мать ее была женщина самая красивая и добрая.

И вот новая хозяйка вошла в дом. Тут-то и показала она свой нрав. Все было ей не по вкусу, но больше всего невзлюбила она свою падчерицу. Девушка была так хороша, что мачехины дочки рядом с нею казались еще хуже.

Бедную падчерицу заставляли делать всю самую грязную и тяжелую работу в доме: она чистила котлы и кастрюли, мыла лестницы, убирала комнаты мачехи и обеих барышень - своих сестриц.

Спала она на чердаке, под самой крышей, на колючей соломенной подстилке. А у обеих сестриц были комнаты с паркетными полами цветного дерева, с кроватями, разубранными по последней моде, и с большими зеркалами, в которых модою было увидеть себя с головы до ног.

Бедная девушка молча сносила все обиды и не решалась пожаловаться даже отцу. Мачеха так прибрала его к рукам, что он теперь на все смотрел ее глазами и, наверно, только побранил бы дочку за неблагодарность и непослушание.

Вечером, окончив работу, она забиралась в уголок возле камина и сидела там на ящике с золой. Поэтому сестры, а за ними и все в доме прозвали ее Золушкой.

А все-таки Золушка в своем стареньком платьице, перепачканном золою, была во сто раз милее, чем ее сестрицы, разодетые в бархат и шелк.

И вот как-то раз сын короля той страны устроил большой бал и созвал на него всех знатных людей с женами и дочерьми.

Золушкины сестры тоже получили приглашение на бал. Они очень обрадовались и сейчас же принялись выбирать наряды и придумывать, как бы причесаться, чтобы удивить всех гостей и понравиться принцу.

У бедной Золушки работы и заботы стало еще больше, чем всегда. Ей пришлось гладить сестрам платья, крахмалить их юбки, плоить воротники и оборки.

В доме только и разговору было, что о нарядах.

- Я, - говорила старшая, - надену красное бархатное платье и драгоценный убор, который мне привезли из-за моря.

- А я, - говорила младшая, - надену самое скромное платье, но зато у меня будет накидка, расшитая золотыми цветами, и бриллиантовый пояс, какого нет ни у одной знатной дамы.

Послали за искуснейшей модисткой, чтобы она соорудила им чепчики с двойной оборкой, а мушки купили у самой лучшей мастерицы в городе.

Сестры то и дело подзывали Золушку и спрашивали у нее, какой выбрать гребень, ленту или пряжку. Они знали, что Золушка лучше понимает, что красиво и что некрасиво.

Никто не умел так искусно, как она, приколоть кружева или завить локоны.

- А что, Золушка, хотелось бы тебе поехать на королевский бал? - спрашивали сестры, пока она причесывала их перед зеркалом.

- Ах, что вы, сестрицы! Вы смеетесь надо мной! Разве меня пустят во дворец в этом платье и в этих башмаках!

- Что правда, то правда. Вот была бы умора, если бы такая замарашка явилась на бал!

Другая на месте Золушки причесала бы сестриц как можно хуже. Но Золушка была добра: она причесала их как можно лучше.

За два дня до бала сестрицы от волнения перестали обедать и ужинать. Они ни на минуту не отходили от зеркала и разорвали больше дюжины шнурков, пытаясь потуже затянуть свои талии и сделаться потоньше и постройнее.

И вот наконец долгожданный день настал. Мачеха и сестры уехали.Золушка долго смотрела им вслед, а когда их карета исчезла за поворотом, она закрыла лицо руками и горько заплакала.

Ее крестная, которая как раз в это время зашла навестить бедную девушку, застала ее в слезах.

- Что с тобой, дитя мое? - спросила она. Но Золушка так горько плакала, что даже не могла ответить.

- Тебе хотелось бы поехать на бал, не правда ли? - спросила крестная.

Она была фея - волшебница - и слышала не только то, что говорят, но и то, что думают.

- Правда, - сказала Золушка, всхлипывая.

- Что ж, будь только умницей, - сказала фея, - а уж я позабочусь о том, чтобы ты могла побывать сегодня во дворце. Сбегай-ка на огород да принеси мне оттуда большую тыкву!

Золушка побежала на огород, выбрала самую большую тыкву и принесла крестной. Ей очень хотелось спросить, каким образом простая тыква поможет ей попасть на королевский бал. но она не решилась.

А фея, не говоря ни слова, разрезала тыкву и вынула из нее всю мякоть. Потом она прикоснулась к ее желтой толстой корке своей волшебной палочкой, и пустая тыква сразу превратилась в прекрасную резную карету, позолоченную от крыши до колес.

Затем фея послала Золушку в кладовую за мышеловкой. В мышеловке оказалось полдюжины живых мышей.

Фея велела Золушке приоткрыть дверцу и выпустить на волю всех мышей по очереди, одну за другой. Едва только мышь выбегала из своей темницы, фея прикасалась к ней палочкой, и от этого прикосновения обыкновенная серая мышка сейчас же превращалась в серого, мышастого коня.

Не прошло и минуты, как перед Золушкой уже стояла великолепная упряжка из шести статных коней в серебряной сбруе.

Не хватало только кучера.

Заметив, что фея призадумалась, Золушка робко спросила:

- Что, если посмотреть, не попалась ли в крысоловку крыса? Может быть, она годится в кучера?

- Твоя правда, - сказала волшебница. - Поди посмотри.

Золушка принесла крысоловку, из которой выглядывали три большие крысы.

Фея выбрала одну из них, самую крупную и усатую, дотронулась до нее своей палочкой, и крыса сейчас же превратилась в толстого кучера с пышными усами, - таким усам позавидовал бы даже главный королевский кучер.

- А теперь, - сказала фея, - ступай в сад. Там за лейкой, на куче песка, ты найдешь шесть ящериц. Принеси-ка их сюда.

Не успела Золушка вытряхнуть ящериц из фартука, как фея превратила их в выездных лакеев, одетых в зеленые ливреи, украшенные золотым галуном.

Все шестеро проворно вскочили на запятки кареты с таким важным видом, словно всю свою жизнь служили выездными лакеями и никогда не были ящерицами...

- Ну вот, - сказала фея, - теперь у тебя есть свой выезд, и ты можешь, не теряя времени, ехать во дворец. Что, довольна ты?

- Очень! - сказала Золушка. - Но разве можно ехать на королевский бал в этом старом, испачканном золой платье?

Фея ничего не ответила. Она только слегка прикоснулась к Золушкиному платью своей волшебной палочкой, и старое платье превратилось в чудесный наряд из серебряной и золотой парчи, весь усыпанный драгоценными камнями.

Последним подарком феи были туфельки из чистейшего хрусталя, какие и не снились ни одной девушке.

Когда Золушка была уже совсем готова, фея усадила ее в карету и строго-настрого приказала возвратиться домой до полуночи.

- Если ты опоздаешь хоть на одну минутку, - сказала она, - твоя карета снова сделается тыквой, лошади - мышами, лакеи - ящерицами, а твой пышный наряд опять превратится в старенькое, залатанное платьице.

- Не беспокойтесь, я не опоздаю! - ответила Золушка и, не помня себя от радости, отправилась во дворец.

Принц, которому доложили, что на бал приехала прекрасная, но никому не известная принцесса, сам выбежал встречать ее. Он подал ей руку, помог выйти из кареты и повел в зал, где уже находились король с королевой и придворные.

Все сразу стихло. Скрипки замолкли. И музыканты, и гости невольно загляделись на незнакомую красавицу, которая приехала на бал позже всех.

"Ах, как она хороша!" - говорили шепотом кавалер кавалеру и дама даме.

Даже король, который был очень стар и больше дремал, чем смотрел по сторонам, и тот открыл глаза, поглядел на Золушку и сказал королеве вполголоса, что давно уже не видел такой обворожительной особы.

Придворные дамы были заняты только тем, что рассматривали ее платье и головной убор, чтобы завтра же заказать себе что-нибудь похожее, если только им удастся найти таких же искусных мастеров и такую же прекрасную ткань.

Принц усадил свою гостью на самое почетное место, а чуть только заиграла музыка, подошел к ней и пригласил на танец.

Она танцевала так легко и грациозно, что все залюбовались ею еще больше, чем прежде.

После танцев разносили угощение. Но принц ничего не мог есть - он не сводил глаз со своей дамы. А Золушка в это время разыскала своих сестер, подсела к ним и, сказав каждой несколько приятных слов, угостила их апельсинами и лимонами, которые поднес ей сам принц.

Это им очень польстило. Они и не ожидали такого внимания со стороны незнакомой принцессы.

Но вот, беседуя с ними, Золушка вдруг услышала, что дворцовые часы бьют одиннадцать часов и три четверти. Она встала, поклонилась всем и пошла к выходу так быстро, что никто не успел догнать ее.

Вернувшись из дворца, она еще сумела до приезда мачехи и сестер забежать к волшебнице и поблагодарить ее за счастливый вечер.

- Ах, если бы можно было и завтра поехать во дворец! - сказала она. - Принц так просил меня...

И она рассказала крестной обо всем, что было во дворце.

Едва только Золушка переступила порог и надела свой старый передник и деревянные башмаки, как в дверь постучали. Это вернулись с бала мачеха и сестры.

- Долго же вы, сестрицы, гостили нынче во дворце! - сказала Золушка, зевая и потягиваясь, словно только что проснулась.

- Ну, если бы ты была с нами на балу, ты бы тоже не стала торопиться домой, - сказала одна из сестер. - Там была одна принцесса, такая красавица, что и во сне лучше не увидишь! Мы ей, должно быть, очень понравились. Она подсела к нам и даже угостила апельсинами и лимонами.

- А как ее зовут? - спросила Золушка.

- Ну, этого никто не знает... - сказала старшая сестрица.

А младшая прибавила:

- Принц, кажется, готов отдать полжизни, чтобы только узнать, кто она такая. Золушка улыбнулась.

- Неужели эта принцесса и вправду так хороша? - спросила она. - Какие вы счастливые!.. Нельзя ли и мне хоть одним глазком посмотреть на нее? Ах, сестрица Жавотта, дайте мне на один вечер ваше желтое платье, которое вы носите дома каждый день!

- Этого только не хватало! - сказала Жавотта, пожимая плечами. Дать свое платье такой замарашке, как ты! Кажется, я еще не сошла с ума.

Золушка не ждала другого ответа и нисколько не огорчилась. В самом деле: что бы стала она делать, если бы Жавотта вдруг расщедрилась и вздумала одолжить ей свое платье!

На другой вечер сестры опять отправились во дворец - и Золушка тоже... На этот раз она была еще прекраснее и наряднее, чем накануне.

Принц не отходил от нее ни на минуту. Он был так приветлив, говорил такие приятные вещи, что Золушка забыла обо всем на свете, даже о том, что ей надо уехать вовремя, и спохватилась только тогда, когда часы стали бить полночь.

Она поднялась с места и убежала быстрее лани.

Принц бросился за ней, но ее и след простыл. Только на ступеньке лестницы лежала маленькая хрустальная туфелька. Принц бережно поднял ее и приказал расспросить привратников, не видел ли кто-нибудь из них, куда уехала прекрасная принцесса. Но никто никакой принцессы не видал. Правда, привратники заметили, что мимо них пробежала какая-то бедно одетая девушка, но она скорее была похожа на нищенку, чем на принцессу.

Тем временем Золушка, задыхаясь от усталости, прибежала домой. У нее не было больше ни кареты, ни лакеев. Ее бальный наряд снова превратился в старенькое, поношенное платьице, и от всего ее великолепия только и осталось, что маленькая хрустальная туфелька, точно такая же, как та, которую она потеряла на дворцовой лестнице.

Когда обе сестрицы вернулись домой, Золушка спросила у них, весело ли им было нынче на балу и приезжала ли опять во дворец вчерашняя красавица.

Сестры наперебой стали рассказывать, что принцесса и на этот раз была на балу, но убежала, чуть только часы начали бить двенадцать.

- Она так торопилась, что даже потеряла свой хрустальный башмачок, - сказала старшая сестрица.

- А принц поднял его и до конца бала не выпускал из рук, - сказала младшая.

- Должно быть, он по уши влюблен в эту красавицу, которая теряет на балах башмаки, - добавила мачеха.

И это была правда. Через несколько дней принц приказал объявить во всеуслышание, под звуки труб и фанфар, что девушка, которой придется впору хрустальная туфелька, станет его женой.

Разумеется, сначала туфельку стали мерить принцессам, потом герцогиням, потом придворным дамам, но все было напрасно: она была тесна и герцогиням, и принцессам, и придворным дамам.

Наконец очередь дошла и до сестер Золушки.Ах, как старались обе сестрицы натянуть маленькую туфельку на свои большие ноги! Но она не лезла им даже на кончики пальцев. Золушка, которая с первого взгляда узнала свою туфельку, улыбаясь, смотрела на эти напрасные попытки.

- А ведь она, кажется, будет впору мне, - сказала Золушка.

Сестрицы так и залились злым смехом. Но придворный кавалер, который примерял туфельку, внимательно посмотрел на Золушку и, заметив, что она очень красива, сказал:

- Я получил приказание от принца примерить туфельку всем девушкам в городе. Позвольте вашу ножку, сударыня!

Он усадил Золушку в кресло и, надев хрустальную туфельку на ее маленькую ножку, сразу увидел, что больше примерять ему не придется: башмачок был точь-в-точь по ножке, а ножка - по башмачку.

Сестры замерли от удивления. Но еще больше удивились они, когда Золушка достала из кармана вторую хрустальную туфельку - совсем такую же, как первая, только на другую ногу - и надела, не говоря ни слова. В эту самую минуту дверь отворилась, и в комнату вошла фея - Золушкина крестная.

Она дотронулась своей волшебной палочкой до бедного платья Золушки, и оно стало еще пышнее и красивее, чем было накануне на балу.

Тут только обе сестрицы поняли, кто была та красавица, которую они видели во дворце. Они кинулись к ногам Золушки, чтобы вымолить себе прощение за все обиды, которые она вытерпела от них. Золушка простила сестер от всего сердца - ведь она была не только хороша собой, но и добра.

Ее отвезли во дворец к молодому принцу, который нашел, что она стала еще прелестнее, чем была прежде.

А через несколько дней сыграли веселую свадьбу.

"Иерофант" Сказочного Таро

Пять мудрых слов гуру

Сикхская сказка

Перевод Shellir

Жил некогда красивый юноша по имени Рам Сингх, и несмотря на то, что многие считали его приятным молодым человеком, он был очень несчастлив - а все оттого, что мачеха частенько его ругала. Целыми днями она бранила его, и в конце-концов юноша опечалился настолько, что решил уйти из дома и поискать где-нибудь свою удачу. Он решил не откладывать исполнение своего решения, и уже на следующее утро уложил в дорожную сумку немного одежды, а в кошель - несколько монет.

Но был в деревне один человек, с которым Рам Сингх очень хотел попрощаться перед уходом. Это был старый мудрый гуру, к которому юноша был очень привязан. Таким образом первым местом, куда он отправился, выйдя из дому, была хижина гуру, и еще до восхода солнца он уже стучал ему в дверь. Старик принял своего ученика ласково, но он был мудр и сразу понял, что юноша в беде.

"Сын мой, - сказал гуру, - что случилось?"

"Ничего, учитель, - ответил юноша. - Но я решил уйти из дома и поискать свою удачу".

"Прими мой совет, - снова заговорил гуру, - останься в доме своего отца; лучше иметь полкуска хлеба дома, чем целый на чужбине".

Но Рам Сингх был непреклонен, и вскоре гуру перестал пытаться увещевать его.

"Ну что же, - сказал он в конце-концов, - если ты решил твердо, то ты найдешь свой путь и свою удачу. Но послушай меня внимательно прежде чем уйдешь, я дам тебе пять советов, неукоснительно следуя которым ты избежишь многих бед на твоем пути и зло тебя не коснется. Первый совет - всегда безоговорочно повинуйся тому, кому будешь служить. Второй - ни с кем не говори резко или недоброжелательно. Третий - никогда не лги. Четвертый - не пытайся держаться наравне с теми, кто выше тебя по положению. Пятый - если встретишь кого-нибудь, кто учит по святым книгам, остановись и послушай хотя бы несколько минут, а потом продолжай свой путь".

И, выслушав все это, Рам Сингх отправился в путь, пообещав никогда не забывать слов старого наставника.

Через несколько дней он пришел в большой город. К тому времени он уже успел истратить все деньги, которые взял в дорогу, и поэтому сразу решил поискать себе работу, какой бы она ни была. Он обратил внимание на богатого купца, что стоял возле лавки, где торговали зерном всех видов. Рам Сингх подошел к нему и спросил, не будет ли для него какой-нибудь работы. Купец разглядывал юношу так долго, что тот уже совсем потерял надежду, но купец наконец сказал:

"Да, конечно, у меня как раз есть на примете место, на которое ты сгодишься"

"Что вы имеете в виду?" спросил Рам Сингх.

"Видишь ли, - ответил купец, - вчера главный визирь нашего великого раджи выгнал своего приближенного слугу и теперь ищет другого. Ты как раз подойдешь - ты молод, высок, строен и красив. Советую тебе сходить туда"

Поблагодарив купца за совет, юноша пришел к дому визиря, и совсем скоро, благодаря тому, что он был хорош собой и обходителен, а главное - появился вовремя, он стал служить важному вельможе.

Прошло сколько-то времени, и раджа тех мест отправился в путешествие, а визирь должен был его сопровождать. За ними следовала целая армия слуг и прислужников, солдат, погонщиков мулов и верблюдов, торговцев зерном и другими товарами для людей и для животных, певцов, что должны были развлекать вельмож в пути, и музыкантов, которые им аккомпанировали, и все это не считая слонов, верблюдов, лошадей, мулов, пони, ослов, козлов, а также колесниц и повозок всех мыслимых и немыслимых видов. Все это выглядело так, будто целый город отправился куда-то в путешествие.

Так они и ехали, не день и не два, и в конце концов достигли страны, которая походила на целое море песка, и ветер поднимал мелкую пыль до самых небес, и все люди и животные почти задыхались от этой пыли. К концу дня они прибыли в деревушку, и старосты сразу выбежали из домов, чтобы поприветствовать раджу и принести ему дары. Лица деревенских старейшин вытянулись, когда они увидели такое количество зверей и людей, и они начали торопливо объяснять, что в их деревне нет ни колодца, ни источника, и у них совсем нет воды, чтобы напоить всех!

Великий ужас обуял людей, но раджа сказал своему визирю, что тот должен достать воду во что бы то ни стало, и столько, сколько необходимо, чтобы все напились. Визирь в великой спешке созвал деревенских старейшин, и начал их расспрашивать, действительно ли в окрестностях нет ни колодцев, ни источников.

Старейшины беспомощно переглядывались - они ничего не знали об окрестных колодцах, но в конце-концов заговорил древний седобородый старик:

"Ведомо мне, о великий визирь, что неподалеку от нашей деревни, - всего лишь в миле отсюда, - есть колодец, который в глубокой древности построил здешний раджа. Говорят, что колодец этот глубок и неистощим, он обложен тяжелыми валунами, и лестницы ведут вниз, к воде, уводя жаждущего путника глубоко в недра земли, где бьют источники… Но ни один человек в здравом уме не ходит к тому колодцу, ибо там поселились злые духи, и с тех самых пор ни один из тех, кто спускался туда за водой, не вернулся обратно".

Визирь задумался, поглаживая бороду. Потом повернулся к Рам Сингху, который стоял позади его кресла.

"Есть такая поговорка, - сказал он, - что человек не может быть ни в чем уверенным, пока сам не проверит. Отправляйся к колодцу и привези воды для раджи и его людей"

Тут Рам Сингх вспомнил первый совет своего гуру: "всегда безоговорочно повинуйся тому, кому будешь служить". Он ответил, что готов исполнить волю визиря, и пошел собираться в дорогу. Он навьючил на мула два огромных медных сосуда для воды, еще два маленьких сам взял на плечи, и нашел в деревне человека, который взялся проводить его к колодцу. Их путь оказался недолгим, и вскоре они увидели, что среди песка растут высокие деревья, а в их тени стоит небольшое каменное здание. Проводник сказал Рам Сингху, что это и есть колодец, но дальше он не пойдет, потому что устал, и хочет до заката вернуться домой. Юноша попрощался с ним и продолжил свой путь в одиночестве.

Вступив под сень деревьев, Рам Сингх привязал своего мула, снял с его спины сосуды для воды, нашел вход и начал спускаться по лестнице, которая вела вниз, в темноту. Ступени были выложены широкими белыми алебастровыми плитами, которые слегка светились в темноте, и юноша спускался все ниже и ниже. Вокруг было очень тихо. Даже звук его шагов рождал эхо в этом заброшенном месте, хоть он и шел босиком, а когда Рам Сингх случайно уронил на ступеньки один из кувшинов, звук оказался настолько оглушительным, что он подпрыгнул от неожиданности. Тем не менее он спускался все глубже под землю, пока не увидел большой бассейн, наполненный чистой питьевой водой. Он сполоснул маленькие сосуды, набрал воды и пошел вверх по ступенькам - ведь большие сосуды остались наверху, они были настолько велики и тяжелы, что поднять их он мог только по одному. Внезапно он уловил какое-то движение выше по лестнице, и, приглядевшись, он увидел великана. Одной рукой тот прижимал к сердцу скелет, а в другой держал масляную лампу, которая бросала длинные тени на стены, ступеньки и самого великана, отчего тот казался еще страшнее, чем был на самом деле.

"Как тебе нравится, смертный, - сказал великан, - моя прелестная возлюбленная жена?", и он, нежно глядя на скелет, поднес лампу поближе, чтобы Рам Сингх тоже мог взглянуть.

Надо сказать, что у этого великана была в свое время очень красивая жена, которую он нежно и искренне любил. И когда она умерла, он так и не смог поверить в ее смерть, и везде носил ее с собой, не обращая внимания на то, что от нее уже остались одни только кости.

Рам Сингх не знал всего этого, но вспомнил о совете гуру говорить со всеми вежливо и доброжелательно, и ответил:

"Действительно, господин, мне кажется что на свете нет другой такой красавицы"

"Ах, какой у тебя глаз, юноша! - вскричал восхищенный великан. - Ты умеешь видеть! Я уже и не помню, сколько смертных я убил за то, что они оскорбляли ее и называли всего лишь высушенным скелетом! Ты - прекрасный молодой человек, и я помогу тебе".

Великан бережно усадил кости у стены, а сам поднялся наверх, подхватил большие медные сосуды для воды, спустился с ними к источнику, наполнил их в один миг и отнес их наверх - и все это проделал так быстро, что Рам Сингх едва успел подняться на поверхность земли с двумя маленькими кувшинами.

"Ты мне очень понравился, юноша, - сказал великан, - И поэтому я исполню одно твое желание, что бы ты ни попросил. Может быть ты хочешь, чтобы я показал тебе где зарыты сокровища древних королей? - добавил он нетерпеливо.

Но Рам Сингх лишь покачал головой.

"Нет, я попрошу тебя только об одном, - чтобы ты переселился куда-нибудь из этого колодца, и чтобы люди могли приходить сюда в любое время и набирать воду"

Судя по лицу великана, он ждал какой-то более трудной задачи, но тем не менее он пообещал покинуть колодец не медля, и когда Рам Сингх возвращался к лагерю раджи со своим бесценным грузом, он видел, как уходит от источника великан, бережно прижимая к груди свою возлюбленную жену.

Велико было удивление и велика была радость в лагере, когда Рам Сингх возвратился живой и невредимый и привез воду. Он ни слова не сказал о великане, просто объяснил радже, что ничто не мешает людям пользоваться источником, и люди стали ходить туда за водой, и никто больше не видел великана.

Раджа был так доволен службой Рам Сингха, что выменял его у визиря на другого слугу, и юноша стал слугой владыки. День ото дня раджа все больше и больше восхищался им, потому что Рам Сингх не забывал и третьего совета наставника - никогда не лгать, и всегда говорил только правду. Раджа давал своему любимцу новые должности, пока в один прекрасный день юноша не стал казначеем, заняв таким образом высокое положение при дворе и получив богатство и власть. К несчастью, у раджи был брат, злой и коварный. Принц был богат, и мог подкупить солдат и некоторых советников раджи, устроить мятеж, свергнуть и убить своего брата и править вместо него. Он, разумеется, был слишком осторожен, чтобы посвящать Рам Сингха в свои подлые планы, но он начал льстить и угождать молодому казначею при каждом удобном случае, и в конце-концов даже предложил ему жениться принцессе. Но Рам Сингх твердо помнил четвертый совет, что дал ему гуру: никогда не пытаться сравняться с теми, кто заведомо выше него по положению, и поэтому он со всем уважением отказался от женитьбы. Брат раджи был очень удивлен и озадачен отказом Рам Сингха, и решил действовать по-другому. Он явился к радже и рассказал тому историю, что Рам Сингх произносил оскорбления в адрес самого раджи и его дочери. Это была ложь от первого до последнего слова, но раджа сильно разгневался, когда услышал об этом, и сказал, что ни он сам, ни его брат, ни принцесса не смогут ни есть, ни пить до тех пор, пока голова казначея не слетит с плеч.

"Но, - добавил он, - Я не хочу, чтобы кто-либо узнал, что казначей убит по моей воле, и я строго накажу любого, кто посмеет упомянуть об этом". И этим злому принцу пришлось удовлетвориться.

Потом раджа призвал к себе начальника стражи, и сказал ему взять нескольких солдат и отправляться к охотничьей башне, что в предместьях. Они должны будут ждать там и отрубить голову любому человеку, который приедет туда и спросит о том, когда башня будет достроена или задаст любые другие вопросы на эту тему. Голову надо доставить радже, а тело похоронить на месте.

Начальник стражи подумал, что эти указания раджи несколько странные, но все же отсалютовал своему владыке и отправился исполнять поручение.

На следующее утро раджа, который за всю ночь не смог сомкнуть глаз, послал за Рам Сингхом и приказал ему отправляться к новой охотничьей башне за город и выяснить там, когда будет закончено строительство. И поторопиться назад с ответом!

Рам Сингх отправился выполнять поручение раджи, но по дороге он увидел небольшой храм и услышал, что внутри кто-то громко читает вслух священную книгу. Помня совет гуру, он вошел внутрь и сел, чтобы послушать чтеца. Он не хотел задерживаться надолго, но слова мудрости так увлекли его, что он сидел, сидел и сидел, меж тем как солнце поднималось все выше, и выше, и выше.

Тем временем злой принц, который не мог ослушаться приказа раджи, очень проголодался, да и принцесса то и дело спрашивала, нет ли новостей о смерти Рам Сингха, так как ей тоже очень хотелось позавтракать.

Проходили часы, но гонца с головой казначея все не было.

В конце концов принц не вытерпел, и, замаскировавшись так, чтобы никто его не узнал, вскочил на коня и поскакал к охотничьей башне, где, как сказал ему раджа, и состоится казнь. Но возле башни не было ни казни, ни ее следов, а были только рабочие, которые возводили стены, и несколько солдат, лениво наблюдающих за их работой. Принц совсем забыл, что на нем маскировка, и, подъехав поближе, он крикнул:

"Почему, лодыри, вы бездельничаете здесь вместо того, чтобы закончить то, ради чего вас сюда послали? Когда это должно было быть сделано?"

При этих словах все солдаты поглядели на начальника стражи, который стоял чуть в стороне. Он тоже не узнал принца, и, услышав последние слова, выхватил свой меч и одним ударом отсек ему голову.

Частью маскировки принца была большая накладная борода, и солдаты и после смерти не узнали брата раджи. Они завернули голову в холст, похоронили тело, как им и было приказано. Начальник стражи взял голову и поскакал во дворец.

В это время раджа вернулся в свои покои с совета, который длился все утро, и, к своему удивлению, не нашел там ни своего брата, ни головы Рам Сингха. Время шло, и раджа начал беспокоиться. Он решил, что надо самому выяснить, что произошло, он взял коня и поехал к охотничьей башне.

Но случилось так, что раджа выехал к тому самому храму, в котором сидел молодой казначей, заслушавшийся мудрыми словами. Услышав лошадиное фырканье, Рам Сингх обернулся и увидел, что во двор храма въезжает сам раджа! Ему стало стыдно, что он до сих пор не выполнил поручения своего повелителя. Рам Сингх вскочил и побежал навстречу радже, что удивленно смотрел на казначея. В ту же минуту прибыл начальник охраны. Он отсалютовал своему владыке и, положив сверток перед ним на землю, стал его разворачивать. Раджа смотрел все более удивленно. Когда стражник снял последний покров, и раджа узнал своего брата, он даже спрыгнул с коня и кинулся к солдату. Как только к нему вернулся дар речи, он стал расспрашивать стражника о том, как все случилось, и стражник отвечал, и мало помалу в душу раджи закрались темные подозрения.

Он сказал солдату, что тот отлично справился со службой, а сам отвел Рам Сингха в сторону и уже через несколько минут знал, что тот задержался в храме, следуя совету своего наставника, и из-за этого не попал к месту казни.

А спустя еще какое-то время раджа нашел в бумагах своего мертвого брата доказательства его предательства, и выяснил, что Рам Сингх во всем и всегда был невиновен и чист душой. Рам Сингх еще много лет верой и правдой служил радже, женился на девушке из его собственного сословия и был с ней весьма счастлив.

"Колесница" Сказочного Таро

Снежная Королева

Ганс - Христиан Андересен

В переводе А. и П. Ганзен

Рассказ первый

ЗЕРКАЛО И ЕГО ОСКОЛКИ

Ну, начнем! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь. Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же негодное и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже. Прелестнейшие ландшафты выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей - уродами, или казалось, что они стоят кверху ногами, а животов у них вовсе нет! Лица искажались до того, что нельзя было и узнать их; случись же у кого на лице веснушка или родинка, она расплывалась во все лицо. Дьявола все это ужасно потешало. Добрая, благочестивая человеческая мысль отражалась в зеркале невообразимой гримасой, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей выдумке. Все ученики тролля - у него была своя школа - рассказывали о зеркале, как о каком-то чуде.

- Теперь только, - говорили они, - можно увидеть весь мир и людей в их настоящем свете!

И вот они бегали с зеркалом повсюду; скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде. Напоследок захотелось им добраться и до неба, чтобы посмеяться над ангелами и самим творцом. Чем выше поднимались они, тем сильнее кривлялось и корчилось зеркало от гримас; они еле-еле удерживали его в руках. Но вот они поднялись еще, и вдруг зеркало так перекосило, что оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги. Миллионы, биллионы его осколков наделали, однако, еще больше бед, чем самое зеркало. Некоторые из них были не больше песчинки, разлетелись по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и оставались. Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные стороны, - ведь каждый осколок сохранял свойство, которым отличалось самое зеркало. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда. Были между этими осколками и большие, такие, что их можно было вставить в оконные рамы, но уж в эти окна не стоило смотреть на своих добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только беда была, если люди надевали их с целью смотреть на вещи и судить о них вернее! А злой тролль хохотал до колик, так приятно щекотал его успех этой выдумки. Но по свету летало еще много осколков зеркала. Послушаем же про них.

Рассказ второй
МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА

В большом городе, где столько домов и людей, что не всем и каждому удается отгородить себе хоть маленькое местечко для садика, и где поэтому большинству жителей приходится довольствоваться комнатными цветами в горшках, жили двое бедных детей, но у них был садик побольше цветочного горшка. Они не были в родстве, но любили друг друга, как брат и сестра. Родители их жили в мансардах смежных домов. Кровли домов почти сходились, а под выступами кровель шло по водосточному желобу, приходившемуся как раз под окошком каждой мансарды. Стоило, таким образом, шагнуть из какого-нибудь окошка на желоб, и можно было очутиться у окна соседей.

У родителей было по большому деревянному ящику; в них росли коренья и небольшие кусты роз - в каждом по одному, - осыпанные чудными цветами. Родителям пришло в голову поставить эти ящики на дно желобов; таким образом, от одного окна к другому тянулись словно две цветочные грядки. Горох спускался из ящиков зелеными гирляндами, розовые кусты заглядывали в окна и сплетались ветвями; образовалось нечто вроде триумфальных ворот из зелени и цветов. Так как ящики были очень высоки и дети твердо знали, что им нельзя карабкаться на них, то родители часто позволяли мальчику с девочкой ходить друг к другу по крыше в гости и сидеть на скамеечке под розами. И что за веселые игры устраивали они тут!

Зимою это удовольствие прекращалось, окна зачастую покрывались ледяными узорами. Но дети нагревали на печке медные монеты и прикладывали их к замерзшим стеклам - сейчас же оттаивало чудесное кругленькое отверстие, а в него выглядывал веселый, ласковый глазок, - это смотрели, каждый из своего окна, мальчик и девочка, Кай и Герда. Летом они одним прыжком могли очутиться в гостях друг у друга, а зимою надо было сначала спуститься на много-много ступеней вниз, а затем подняться на столько же вверх. На дворе перепархивал снежок.

- Это роятся белые пчелки! - говорила старушка бабушка.

- А у них тоже есть королева? - спрашивал мальчик; он знал, что у настоящих пчел есть такая.

- Есть! - отвечала бабушка. - Снежинки окружают ее густым роем, но она больше их всех и никогда не остается на земле - вечно носится на черном облаке. Часто по ночам пролетает она по городским улицам и заглядывает в окошки; вот оттого-то они и покрываются ледяными узорами, словно цветами!

- Видели, видели! - говорили дети и верили, что все это сущая правда.

- А Снежная королева не может войти сюда? - спросила раз девочка.

- Пусть-ка попробует! - сказал мальчик. - Я посажу ее на теплую печку, вот она и растает!

Но бабушка погладила его по головке и завела разговор о другом.

Вечером, когда Кай был уже дома и почти совсем разделся, собираясь лечь спать, он вскарабкался на стул у окна и поглядел в маленький оттаявший на оконном стекле кружочек. За окном порхали снежинки; одна из них, побольше, упала на край цветочного ящика и начала расти, расти, пока наконец не превратилась в женщину, укутанную в тончайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звездочек. Она была так прелестна, так нежна, вся из ослепительно белого льда и все же живая! Глаза ее сверкали, как звезды, но в них не было ни теплоты, ни кротости. Она кивнула мальчику и поманила его рукой. Мальчуган испугался и спрыгнул со стула; мимо окна промелькнуло что-то похожее на большую птицу.

На другой день был славный морозец, но затем сделалась оттепель, а там пришла и весна. Солнышко светило, цветочные ящики опять были все в зелени, ласточки вили под крышей гнезда, окна растворили, и детям опять можно было сидеть в своем маленьком садике на крыше.

Розы цвели все лето восхитительно. Девочка выучила псалом, в котором тоже говорилось о розах; девочка пела его мальчику, думая при этом о своих розах, и он подпевал ей:

Розы цветут... Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа.

Дети пели, взявшись за руки, целовали розы, смотрели па ясное солнышко и разговаривали с ним, - им чудилось, что с него глядел на них сам младенец Христос. Что за чудное было лето, и как хорошо было под кустами благоухающих роз, которые, казалось, должны были цвести вечно!

Кай и Герда сидели и рассматривали книжку с картинками - зверями и птицами; на больших башенных часах пробило пять.

- Ай! - вскрикнул вдруг мальчик. - Мне кольнуло прямо в сердце, и что-то попало в глаз!

Девочка обвила ручонкой его шею, он мигал, но в глазу ничего как будто не было.

- Должно быть, выскочило! - сказал он.

Но в том-то и дело, что нет. В сердце и в глаз ему попали два осколка дьявольского зеркала, в котором, как мы, конечно, помним, все великое и доброе казалось ничтожным и гадким, а злое и дурное отражалось еще ярче, дурные стороны каждой вещи выступали еще резче. Бедняжка Кай! Теперь сердце его должно было превратиться в кусок льда! Боль в глазу и в сердце уже прошла, но самые осколки в них остались.

- О чем же ты плачешь? - спросил он Герду. - У! Какая ты сейчас безобразная! Мне совсем не больно! Фу! - закричал он вдруг. - Эту розу точит червь! А та совсем кривая! Какие гадкие розы! Не лучше ящиков, в которых торчат!

И он, толкнув ящик ногою, вырвал две розы.

- Кай, что ты делаешь? - закричала девочка, а он, увидя ее испуг, вырвал еще одну и убежал от миленькой маленькой Герды в свое окно.

Приносила ли после того ему девочка книжку с картинками, он говорил, что эти картинки хороши только для грудных ребят; рассказывала ли что-нибудь старушка бабушка, он придирался к словам. Да если бы еще только это! А то он дошел до того, что стал передразнивать ее походку, надевать ее очки и подражать ее голосу! Выходило очень похоже и смешило людей. Скоро мальчик научился передразнивать и всех соседей - он отлично умел выставить напоказ все их странности и недостатки, - и люди говорили:

- Что за голова у этого мальчугана!

А причиной всему были осколки зеркала, что попали ему в глаз и в сердце. Потому-то он передразнивал даже миленькую маленькую Герду, которая любила его всем сердцем.

И забавы его стали теперь совсем иными, такими мудреными. Раз зимою, когда шел снежок, он явился с большим зажигательным стеклом и подставил под снег полу своей синей куртки.

- Погляди в стекло, Герда! - сказал он. Каждая снежинка казалась под стеклом куда больше, чем была на самом деле, и походила на роскошный цветок или десятиугольную звезду. Чудо что такое!

- Видишь, как искусно сделано! - сказал Кай. - Это куда интереснее настоящих цветов! И какая точность! Ни единой неправильной линии! Ах, если бы они только не таяли!

Немного спустя Кай явился в больших рукавицах, с санками за спиною, крикнул Герде в самое ухо:

- Мне позволили покататься на большой площади с другими мальчиками! - и убежал.

На площади каталось множество детей. Те, что были посмелее, привязывали свои санки к крестьянским саням и уезжали таким образом довольна далеко. Веселье так и кипело. В самый разгар его на площади. появились большие сани, выкрашенные в белый цвет. В них сидел человек, весь ушедший в белую меховую-шубу и такую же шапку. Сани объехали кругом площади два раза: Кай живо привязал к ним свои санки и покатил. Большие сани понеслись быстрее и затем свернули с площади в переулок. Сидевший в них человек обернулся и дружески кивнул Каю, точно знакомому. Кай несколько раз порывался отвязать свои санки, но человек в шубе кивал ему, и он ехал дальше. Вот они выехали за городские ворота. Снег повалил вдруг хлопьями, стемнело так, что кругом не было видно ни зги. Мальчик поспешно отпустил веревку, которою зацепился за большие сани, но санки его точно приросли к большим саням и продолжали нестись вихрем. Кай громко закричал - никто не услышал его! Снег валил, санки мчались, ныряя в сугробах, прыгая через изгороди и канавы. Кай весь дрожал, хотел прочесть "Отче наш", но в уме у него вертелась одна таблица умножения.

Снежные хлопья все росли и обратились под конец в больших белых куриц. Вдруг они разлетелись в стороны, большие сани остановились, и сидевший в них человек встал. Это была высокая, стройная, ослепительно белая женщина - Снежная королева; и шуба и шапка на ней были из снега.

- Славно проехались! - сказала она. - Но ты совсем замерз? Полезай ко мне в шубу!

И, посадив мальчика к себе в сани, она завернула его в свою шубу; Кай словно опустился в снежный сугроб.

- Все еще мерзнешь? - спросила она и поцеловала его в лоб.

У! Поцелуй ее был холоднее льда, пронизал его холодом насквозь и дошел до самого сердца, а оно и без того уже было наполовину ледяным. Одну минуту Каю казалось, что вот-вот он умрет, но нет, напротив, стало легче, он даже совсем перестал зябнуть.

- Мои санки! Не забудь мои санки! - спохватился он.

И санки были привязаны на спину одной из белых куриц, которая и полетела с ними за большими санями. Снежная королева поцеловала Кая еще раз, и он позабыл и Герду, и бабушку, и всех домашних.

- Больше я не буду целовать тебя! - сказала она. - А не то зацелую до смерти!

Кай взглянул на нее; она была так хороша! Более умного, прелестного лица он не мог себе и представить. Теперь она не казалась ему ледяною, как в тот раз, когда она сидела за окном и кивала ему головой; теперь она казалась ему совершенством. Он совсем не боялся ее и рассказал ей, что знает все четыре действия арифметики, да еще с дробями, знает, сколько в каждой стране квадратных миль и жителей, а она только улыбалась в ответ. И тогда ему показалось, что он и в самом деле знает мало, и он устремил свой взор в бесконечное воздушное пространство. В тот же миг Снежная королева взвилась с ним на темное свинцовое облако, и они понеслись вперед. Буря выла и стонала, словно распевая старинные песни; они летели над лесами и озерами, над морями и твердой землей; под ними дули холодные ветры, выли волки, сверкал снег, летали с криком черные вороны, а над ними сиял большой ясный месяц. На него смотрел Кай всю долгую-долгую зимнюю ночь, - днем он спал у ног Снежной королевы.

Рассказ третий
ЦВЕТНИК ЖЕНЩИНЫ, УМЕВШЕЙ КОЛДОВАТЬ

А что же было с Гердой, когда Кай не вернулся? Куда он девался? Никто не знал этого, никто не мог о нем ничего сообщить. Мальчики рассказали только, что видели, как он привязал свои санки к большим великолепным саням, которые потом свернули в переулок и выехали за городские ворота. Никто не знал, куда он девался. Много было пролито о нем слез; горько и долго плакала Герда. Наконец порешили, что он умер, утонул в реке, протекавшей за городом. Долго тянулись мрачные зимние дни.

Но вот настала весна, выглянуло солнышко.

- Кай умер и больше не вернется! - сказала Герда.

- Не верю! - отвечал солнечный свет.

- Он умер и больше не вернется! - повторила она ласточкам.

- Не верим! - ответили они.

Под конец и сама Герда перестала этому верить.

- Надену-ка я свои новые красные башмачки. - Кай ни разу еще не видал их, - сказала она однажды утром, - да пойду к реке спросить про него.

Было еще очень рано; она поцеловала спящую бабушку, надела красные башмачки и побежала одна-одинешенька за город, прямо к реке.

- Правда, что ты взяла моего названого братца? Я подарю тебе свои красные башмачки, если ты отдашь мне его назад!

И девочке почудилось, что волны как-то странно кивают ей; тогда она сняла свои красные башмачки, первую свою драгоценность, и бросила их в реку. Но они упали как раз у берега, и волны сейчас же вынесли их на сушу, - река как будто не хотела брать у девочки ее драгоценность, так как не могла вернуть ей Кая. Девочка же подумала, что бросила башмачки не очень далеко, влезла в лодку, качавшуюся в тростнике, стала на самый краешек кормы и опять бросила башмаки в воду. Лодка не была привязана и оттолкнулась от берега. Девочка хотела поскорее выпрыгнуть на сушу, но, пока пробиралась с кормы на нос, лодка уже отошла от берета на целый аршин и быстро понеслась по течению.

Герда ужасно испугалась и принялась плакать и кричать, но никто, кроме воробьев, не слышал ее криков; воробьи же не могли перенести ее на сушу и только летели за ней вдоль берега да щебетали, словно желая ее утешить: "Мы здесь! Мы здесь!"

Лодку уносило все дальше; Герда сидела смирно, в одних чулках; красные башмачки ее плыли за лодкой, но не могли догнать ее.

Берега реки были очень красивы; повсюду виднелись чудеснейшие цветы, высокие, раскидистые деревья, луга, на которых паслись овцы и коровы, но нигде не было видно ни одной человеческой души.

"Может быть, река несет меня к Каю?" - подумала Герда, повеселела, встала на нос и долго-долго любовалась красивыми зелеными берегами. Но вот она приплыла к большому вишневому саду, в котором приютился домик с цветными стеклами в окошках и соломенной крышей. У дверей стояли два деревянных солдата и отдавали ружьями честь всем, кто проплывал мимо.

Герда закричала им - она приняла их за живых, - но они, понятно, не ответили ей. Вот она подплыла к ним еще ближе, лодка подошла чуть не к самому берегу, и девочка закричала еще громче. Из домика вышла, опираясь на клюку, старая-престарая старушка в большой соломенной шляпе, расписанной чудесными цветами.

- Ах ты бедная крошка! - сказала старушка. - Как это ты попала на такую большую быструю реку да забралась так далеко?

С этими словами старушка вошла в воду, зацепила лодку своею клюкой, притянула ее к берегу и высадила Герду.

Герда была рада-радешенька, что очутилась наконец на суше, хоть и побаивалась чужой старухи.

- Ну, пойдем, да расскажи мне, кто ты и как сюда попала? - сказала старушка.

Герда стала рассказывать ей обо всем, а старушка покачивал." головой и повторяла: "Гм! Гм!" Но вот девочка кончила и спросила старуху, не видала ли она Кая. Та ответила, что он еще не проходил тут, но, верно, пройдет, так что девочке пока не о чем горевать - пусть лучше попробует вишен да полюбуется цветами, что растут в саду: они красивее нарисованных в любой книжке с картинками и все умеют рассказывать сказки! Тут старушка взяла Герду за руку, увела к себе в домик и заперла дверь на ключ.

Окна были высоко от полу и все из разноцветных - красных, голубых и желтых - стеклышек; от этого и сама комната была освещена каким-то удивительным ярким, радужным светом. На столе стояла корзинка со спелыми вишнями, и Герда могла есть их сколько душе угодно; пока же она ела, старушка расчесывала ей волосы золотым гребешком. Волосы вились, и кудри окружали свеженькое, круглое, словно роза, личико девочки золотым сиянием.

- Давно мне хотелось иметь такую миленькую девочку! - сказала старушка. - Вот увидишь, как ладно мы заживем с тобою!

И она продолжала расчесывать кудри девочки, и чем дольше чесала, тем больше Герда забывала своего названого братца Кая, - старушка умела колдовать. Она не была злою колдуньей и колдовала только изредка, для своего удовольствия; теперь же ей очень захотелось оставить у себя Герду. И вот она пошла в сад, дотронулась своей клюкой до всех розовых кустов, и те, как стояли в полном цвету, так все и ушли глубоко-глубоко в землю, и следа от них не осталось. Старушка боялась, что Герда при виде ее роз вспомнит о своих, а там и о Кае, да и убежит.

Сделав свое дело, старушка повела Герду в цветник. У девочки и глаза разбежались: тут были цветы всех сортов, всех времен года. Что за красота, что за благоухание! Во всем свете не сыскать было книжки с картинками пестрее, красивее этого цветника. Герда прыгала от радости и играла среди цветов, пока солнце не село за высокими вишневыми деревьями. Тогда ее уложили в чудесную постельку с красными шелковыми перинками, набитыми голубыми фиалками; девочка заснула, и ей снились такие сны, какие видит разве только королева в день своей свадьбы.

На другой день Герде опять позволили играть на солнышке. Так прошло много дней. Герда знала каждый цветочек в саду, но как ни много их было, ей все-таки казалось, что какого-то недостает, только какого же? Раз она сидела и рассматривала соломенную шляпу старушки, расписанную цветами; самым красивым из них была как раз роза, - старушка забыла ее стереть. Вот что значит рассеянность!

- Как! Тут нет роз? - сказала Герда и сейчас же побежала искать их но всему саду - нет ни одной!

Тогда девочка опустилась на землю и заплакала. Теплые слезы упали как раз на то место, где стоял прежде один из розовых кустов, и как только они смочили землю - куст мгновенно вырос из нее, такой же свежий, цветущий, как прежде. Герда обвила его ручонками, принялась целовать розы и вспомнила о тех чудных розах, что цвели у нее дома, а вместе с тем и о Кае.

- Как же я замешкалась! - сказала девочка. - Мне ведь надо искать Кая!.. Не знаете ли вы, где он? - спросила она у роз. - Верите ли вы тому, что он умер и не вернется больше?

- Он не умер! - сказали розы. - Мы ведь были под землею, где лежат все умершие, но Кая меж ними не было.

- Спасибо вам! - сказала Герда и пошла к другим цветам, заглядывала в их чашечки и спрашивала: - Не знаете ли вы, где Кай?

Но каждый цветок грелся на солнышке и думал только о собственной своей сказке или истории; их наслушалась Герда много, но ни один из цветов не сказал ни слова о Кае.

Что же рассказала ей огненная лилия?

- Слышишь, бьет барабан? Бум! Бум! Звуки очень однообразны: бум, бум! Слушай заунывное пение женщин! Слушай крики жрецов!.. В длинном-красном одеянии стоит на костре индийская вдова. Пламя вот-вот охватит ее и тело ее умершего мужа, но она думает о живом - о том, кто стоит здесь же, о том, чьи взоры жгут ее сердце сильнее пламени, которое сейчас испепелит ее тело. Разве пламя сердца может погаснуть в пламени костра!

- Ничего не понимаю! - сказала Герда.

- Это моя сказка! - отвечала огненная лилия.

Что рассказал вьюнок?

- Узкая горная тропинка ведет к гордо возвышающемуся на скале старинному рыцарскому замку. Старые кирпичные стены густо увиты плющом. Листья его цепляются за балкон, а на балконе стоит прелестная девушка; она перевесилась через перила и смотрит на дорогу. Девушка свежее розы, воздушное колеблемого ветром цветка яблони. Как шелестит ее шелковое платье! "Неужели же он не придет?"

- Ты говоришь про Кая? - спросила Герда.

- Я рассказываю свою сказку, свои грезы! - отвечал вьюнок.

Что рассказал крошка подснежник?

- Между деревьями качается длинная доска - это качели. На доске сидят две маленькие девочки; платьица на них белые, как снег, а на шляпах развеваются длинные зеленые шелковые ленты. Братишка, постарше их, стоит на коленях позади сестер, опершись о веревки; в одной руке у него - маленькая чашечка с мыльной водой, в другой - глиняная трубочка. Он пускает пузыри, доска качается, пузыри разлетаются по воздуху, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Вот один повис на конце трубочки и колышется от дуновения ветра. Черненькая собачонка, легкая, как мыльный пузырь, встает на задние лапки, а передние кладет на доску, но доска взлетает кверху, собачонка падает, тявкает и сердится. Дети поддразнивают ее, пузыри лопаются... Доска качается, пена разлетается - вот моя песенка!

- Она, может быть, и хороша, да ты говоришь все это таким печальным тоном! И опять ни слова о Кае! Что скажут гиацинты?

- Жили-были две стройные, воздушные красавицы сестрицы. На одной платье было красное, на другой голубое, на третьей совсем белое. Рука об руку танцевали они при ясном лунном свете у тихого озера. То не были эльфы, но настоящие девушки. В воздухе разлился сладкий аромат, и девушки скрылись в лесу. Вот аромат стал еще сильнее, еще слаще - из чащи леса выплыли три гроба; в них лежали красавицы сестры, а вокруг них порхали, словно живые огоньки, светляки. Спят ли девушки, или умерли? Аромат цветов говорит, что умерли. Вечерний колокол звонит по усопшим!

- Вы навели на меня грусть! - сказала Герда. - Ваши колокольчики тоже пахнут так сильно!.. Теперь у меня из головы не идут умершие девушки! Ах, неужели и Кай умер? Но розы были под землей и говорят, что его нет там!

- Динь-дан! - зазвенели колокольчики гиацинтов. - Мы звоним не над Каем! Мы и не знаем его! Мы звоним свою собственную песенку; другой мы не знаем!

И Герда пошла к золотому одуванчику, сиявшему в блестящей, зеленой траве.

- Ты, маленькое ясное солнышко! - сказала ему Герда. - Скажи, не знаешь ли ты, где мне искать моего названого братца?

Одуванчик засиял еще ярче и взглянул на девочку. Какую же песенку спел он ей? Увы! И в этой песенке ни слова не говорилось о Кае!

- Ранняя весна; на маленький дворик приветливо светит ясное солнышко. Ласточки вьются возле белой стены, примыкающей ко двору соседей. Из зеленой травки выглядывают первые желтенькие цветочки, сверкающие на солнышке, словно золотые. На двор вышла посидеть старушка бабушка; вот пришла из гостей ее внучка, бедная служанка, и крепко целует старушку. Поцелуй девушки дороже золота, - он идет прямо от сердца. Золото на ее губах, золото в ее сердечке. Вот и все! - сказал одуванчик.

- Бедная моя бабушка! - вздохнула Герда. - Как она скучает обо мне, как горюет! Не меньше, чем горевала о Кае! Но я скоро вернусь и приведу его с собой. Нечего больше и расспрашивать цветы - у них ничего не добьешься, они знают только свои песенки!

И она подвязала юбочку повыше, чтобы удобнее было бежать, но когда хотела перепрыгнуть через нарцисс, тот хлестнул ее по ногам. Герда остановилась, посмотрела на длинный цветок и спросила:

- Ты, может быть, знаешь что-нибудь?

И она наклонилась к нему, ожидая ответа. Что же сказал нарцисс?

- Я вижу себя! Я вижу себя! О, как я благоухаю!.. Высоко-высоко в маленькой каморке, под самой крышей, стоит полуодетая танцовщица. Она то балансирует на одной ножке, то опять твердо стоит на обеих и попирает ими весь свет, - она ведь один обман зрения. Вот она льет из чайника воду на какой-то белый кусок материи, который держит в руках. Это ее корсаж. Чистота - лучшая красота! Белая юбочка висит на гвозде, вбитом в стену; юбка тоже выстирана водою из чайника и высушена на крыше! Вот девушка одевается и повязывает на шею ярко-желтый платочек, еще резче оттеняющий белизну платьица. Опять одна ножка взвивается в воздух! Гляди, как прямо она стоит на другой, точно цветок на своем стебельке! Я вижу себя, я вижу себя!

- Да мне мало до этого дела! - сказала Герда. - Нечего мне об этом и рассказывать!

И она побежала из сада.

Дверь была заперта лишь на задвижку; Герда дернула ржавый засов, он подался, дверь отворилась, и девочка так, босоножкой, и пустилась бежать по дороге! Раза три оглядывалась она назад, но никто не гнался за нею. Наконец она устала, присела на камень и огляделась кругом: лето уже прошло, на дворе стояла поздняя осень, а в чудесном саду старушки, где вечно сияло солнышко и цвели цветы всех времен года, этого не было заметно!

- Господи! Как же я замешкалась! Ведь уж осень на дворе! Тут не до отдыха! - сказала Герда и опять пустилась в путь.

Ах, как болели ее бедные, усталые ножки! Как холодно, сыро было в воздухе! Листья на ивах совсем пожелтели, туман оседал на них крупными каплями и стекал на землю; листья так и сыпались. Один терновник стоял весь покрытый вяжущими, терпкими ягодами. Каким серым, унылым казался весь белый свет!

Рассказ четвертый
ПРИНЦ И ПРИНЦЕССА

Пришлось Герде опять присесть отдохнуть. На снегу прямо перед ней прыгал большой ворон; он долго-долго смотрел на девочку, кивая ей головою, и наконец заговорил:

- Кар-кар! Здррравствуй!

Чище этого он выговаривать по-человечески не мог, но, видимо, желал девочке добра и спросил ее, куда это она бредет по белу свету одна-одинешенька? Слова "одна-одинешенька" Герда поняла отлично и сразу почувствовала все их значение. Рассказав ворону всю свою жизнь, девочка спросила, не видал ли он Кая?

Ворон задумчиво покачал головой и сказал:

- Может быть, может быть!

- Как? Правда? - воскликнула девочка и чуть не задушила ворона поцелуями.

- Потише, потише! - сказал ворон. - Я думаю, что это был твой Кай! Но теперь он, верно, забыл тебя со своей принцессой!

- Разве он живет у принцессы? - спросила Герда.

- А вот послушай! - сказал ворон. - Только мне ужасно трудно говорить по-вашему! Вот если бы ты понимала по-вороньи, я рассказал бы тебе обо всем куда лучше.

- Нет, этому меня не учили! - сказала Герда. - Бабушка - та понимает! Хорошо бы и мне уметь!

- Ну, ничего! - сказал ворон. - Расскажу, как сумею, хоть и плохо.

И он рассказал обо всем, что только сам знал.

- В королевстве, где мы с тобой находимся, есть принцесса, такая умница, что и сказать нельзя! Она прочла все газеты на свете и уж позабыла все, что прочла, - вот какая умница! Раз как-то сидела она на троне, - а веселья-то в этом ведь немного, как говорят люди - и напевала песенку: "Отчего ж бы мне не выйти замуж?" "А ведь и в самом деле!" - подумала она, и ей захотелось замуж. Но в мужья она хотела выбрать себе такого человека, который бы сумел отвечать, когда с ним заговорят, а не такого, что умел бы только важничать, - это ведь так скучно! И вот созвали барабанным боем всех придворных да и объявили им волю принцессы. Все они были очень довольны и сказали: "Вот это нам нравится! Мы и сами недавно об этом думали!" Все это истинная правда! - прибавил ворон. - У меня при дворе есть невеста, она ручная, разгуливает по дворцу, - от нее-то я и знаю все это.

Невестою его была ворона - каждый ведь ищет жену себе под стать.

- На другой день все газеты вышли с каймой из сердец и с вензелями принцессы. В газетах было объявлено, что каждый молодой человек приятной внешности может явиться во дворец и побеседовать с принцессой: того же, кто будет держать себя вполне свободно, как дома, и окажется всех красноречивее, принцесса изберет себе в мужья! Да, да! - повторил ворон. - Все это так же верно, как то, что я сижу здесь перед тобою! Народ повалил во дворец валом, пошли давка и толкотня, но толку не вышло никакого ни в первый, ни во второй день. На улице все женихи говорили отлично, но стоило им перешагнуть дворцовый порог, увидеть гвардию всю в серебре, а лакеев в золоте и вступить в огромные, залитые светом залы, как их брала оторопь. Подступят к трону, где сидит принцесса, да и повторяют только ее последние слова, а ей вовсе не этого было нужно! Право, их всех точно опаивали дурманом! А вот выйдя за ворота, они опять обретали дар слова. От самых ворот до дверей дворца тянулся длинный-длинный хвост женихов. Я сам был там и видел! Женихам хотелось есть и пить, но из дворца им не выносили даже стакана воды. Правда, кто был поумнее, запасся бутербродами, но запасливые уже не делились с соседями, думая про себя: "Пусть себе поголодают, отощают - принцесса и не возьмет их!"

- Ну, а Кай-то, Кай? - спросила Герда. - Когда же он явился? И он пришел свататься? '

- Постой! Постой! Теперь мы как раз дошли и до него! На третий день явился небольшой человечек, не в карете, не верхом, а просто пешком, и прямо вошел во дворец. Глаза его блестели, как твои; волосы у него были длинные, но одет он был бедно.

- Это Кай! - обрадовалась Герда. - Так я нашла его! - и она захлопала в ладоши.

- За спиной у него была котомка! - продолжал ворон.

- Нет, это, верно, были его саночки! - сказала Герда. - Он ушел из дома с санками!

- Очень возможно! - сказал ворон. - Я не разглядел хорошенько. Так вот, моя невеста рассказывала мне, что, войдя в дворцовые ворота и увидав гвардию в серебре, а на лестницах лакеев в золоте, он ни капельки не смутился, кивнул головой и сказал: "Скучненько, должно быть, стоять тут, на лестнице, я лучше войду в комнаты!" Залы все были залиты светом; вельможи расхаживали без сапог, разнося золотые блюда, - торжественнее уж нельзя было! А его сапоги так и скрипели, но он и этим не смущался.

- Это, наверно, Кай! - воскликнул Герда. - Я знаю, что на нем были новые сапоги! Я сама слышала, как они скрипели, когда он приходил к бабушке!

- Да, они таки скрипели порядком! - продолжал ворон. - Но он смело подошел к принцессе; она сидела на жемчужине величиною с колесо прялки, а кругом стояли придворные дамы и кавалеры со своими горничными, служанками горничных, камердинерами, слугами камердинеров и прислужником камердинерских слуг. Чем дальше кто стоял от принцессы и ближе к дверям, тем важнее, надменнее держал себя. На прислужника камердинерских слуг, стоявшего в самых дверях, нельзя было и взглянуть без страха, такой он был важный!

- Вот страх-то! - сказала Герда. - А Кай все-таки женился на принцессе?

- Не будь я вороном, я бы сам женился на ней, хоть я и помолвлен. Он вступил с принцессой в беседу и говорил так же хорошо, как я, когда говорю по-вороньи, - так по крайней мере сказала мне моя невеста. Держался он вообще очень свободно и мило и заявил, что пришел не свататься, а только послушать умные речи принцессы. Ну и вот, она ему понравилась, он ей тоже!

- Да, да, это Кай! - сказала Герда. - Он ведь такой умный! Он знал все четыре действия арифметики, да еще с дробями! Ах, проводи же меня во дворец!

- Легко сказать, - ответил ворон, - да как это сделать? Постой, я поговорю с моею невестой, она что-нибудь придумает и посоветует нам. Ты думаешь, что тебя вот так прямо и впустят во дворец? Как же, не очень-то впускают таких девочек!

- Меня впустят! - сказала Герда. - Только бы Кай услышал, что я тут, сейчас бы прибежал за мною!

- Подожди меня тут, у решетки! - сказал ворон, тряхнул головой и улетел.

Вернулся он уже совсем под вечер и закаркал:

- Кар, кар! Моя невеста шлет тебе тысячу поклонов и вот этот маленький хлебец. Она стащила его в кухне - там их много, а ты, верно, голодна!.. Ну, во дворец тебе не попасть: ты ведь босая - гвардия в серебре и лакеи в золоте ни за что не пропустят тебя. Но не плачь, ты все-таки попадешь туда. Невеста моя знает, как пройти в спальню принцессы с черного хода, и знает, где достать ключ.

И вот они вошли в сад, пошли по длинным аллеям, усыпанным пожелтевшими осенними листьями, и когда все огоньки в дворцовых окнах погасли один за другим, ворон провел девочку в маленькую полуотворенную дверцу.

О, как билось сердечко Герды от страха и радостного нетерпения! Она точно собиралась сделать что-то дурное, а ведь она только хотела узнать, не здесь ли ее Кай! Да, да, он, верно, здесь! Она так живо представляла себе его умные глаза, длинные волосы, улыбку... Как он улыбался ей, когда они, бывало, сидели рядышком под кустами роз! А как обрадуется он теперь, когда увидит ее, услышит, на какой длинный путь решилась она ради него, узнает, как горевали о нем все домашние! Ах, она была просто вне себя от страха и радости.

Но вот они на площадке лестницы; на шкафу горела лампа, а на полу сидела ручная ворона и осматривалась по сторонам. Герда присела и поклонилась, как учила ее бабушка.

- Мой жених рассказывал мне о вас столько хорошего, фрекен! - сказала ручная ворона. - Ваша vita (жизнь в переводе с латинского. - Ред.) - как это принято выражаться - также очень трогательна! Не угодно ли вам взять лампу, а я пойду вперед. Мы пойдем прямою дорогой, тут мы никого не встретим!

- А мне кажется, кто-то идет за нами! - сказала Герда, и в ту же минуту мимо нее с легким шумом промчались какие-то тени: лошади с развевающимися гривами и тонкими ногами, охотники, дамы и кавалеры верхами.

- Это сны! - сказала ручная ворона. - Они являются сюда, чтобы мысли высоких особ унеслись на охоту. Тем лучше для нас - удобнее будет рассмотреть спящих! Надеюсь, однако, что, войдя в честь, вы покажете, что у вас благодарное сердце!

- Есть о чем тут и говорить! Само собою разумеется! - сказал лесной ворон.

Тут они вошли в первую залу, всю обтянутую розовым атласом, затканным цветами. Мимо девочки опять пронеслись сны, но так быстро, что она не успела и рассмотреть всадников. Одна зала была великолепнее другой - просто оторопь брала. Наконец они дошли до спальни: потолок напоминал верхушку огромной пальмы с драгоценными хрустальными листьями; с середины его спускался толстый золотой стебель, на котором висели две кровати в виде лилий. Одна была белая, в ней спала принцесса, другая - красная, и в ней Герда надеялась найти Кая. Девочка слегка отогнула один из красных лепестков и увидела темно-русый затылок. Это Кай! Она громко назвала его по имени и поднесла лампу к самому его лицу. Сны с шумом умчались прочь: принц проснулся и повернул голову... Ах, это был не Кай!

Принц походил на него только с затылка, но был так же молод и красив. Из белой лилии выглянула принцесса и спросила, что случилось. Герда заплакала и рассказала всю свою историка упомянув и о том, что сделали для нее вороны.

- Ах ты бедняжка! - сказали принц и принцесса, похвалили ворон, объявили, что ничуть не гневаются на них - только пусть они не делают этого впредь, - и захотели даже наградить их.

- Хотите быть вольными птицами? - спросила принцесса. - Или желаете занять должность придворных ворон, на полном содержании из кухонных остатков?

Ворон с вороной поклонились и попросили должности при дворе, - они подумали о старости и сказали:

- Хорошо ведь иметь верный кусок хлеба на старости лет!

Принц встал и уступил свою постель Герде; больше он пока ничего не мог для нее сделать. А она сложила ручонки и подумала: "Как добры все люди и животные!" - закрыла глазки и сладко заснула. Сны опять прилетели в спальню, но теперь они были похожи на божьих ангелов и везли на маленьких саночках Кая, который кивал Герде головою. Увы! Все это было лишь во сне и исчезло, как только девочка проснулась.

На другой день ее одели с ног до головы в шелк и бархат и позволили ей оставаться во дворце, сколько она пожелает. Девочка могла жить да поживать тут припеваючи, но она прогостила всего несколько дней и стала просить, чтобы ей дали повозку с лошадью и пару башмаков, - она опять хотела пуститься разыскивать по белу свету своего названого братца.

Ей дали и башмаки, и муфту, и чудесное платье, а когда она простилась со всеми, к воротам подъехала золотая карета с сияющими, как звезды, гербами принца и принцессы; у кучера, лакеев и форейторов - ей дали и форейторов - красовались на головах маленькие золотые короны. Принц и принцесса сами усадили Герду в карету и пожелали ей счастливого пути. Лесной ворон, который уже успел жениться, провожал девочку первые три мили и сидел в карете рядом с нею, - он не мог ехать к лошадям спиною. Ручная ворона сидела на воротах и хлопала крыльями. Она не поехала провожать Герду, потому что страдала головными болями с тех пор, как получила должность при дворе и слишком много ела. Карета битком была набита сахарными крендельками, а ящик под сиденьем - фруктами и пряниками.

- Прощай! Прощай! - закричали принц и принцесса.

Герда заплакала, ворона тоже. Так проехали они первые три мили. Тут простился с девочкой и ворон. Тяжелое было расставание! Ворон взлетел на дерево и махал черными крыльями до тех пор, пока карета, сиявшая, как солнце, не скрылась из виду.

Рассказ пятый
МАЛЕНЬКАЯ РАЗБОЙНИЦА

Вот Герда въехала в темный лес, но карета блестела, как солнце, и сразу бросилась в глаза разбойникам. Они не выдержали и налетели на нее с криками: "Золото! Золото!" Схватили лошадей под уздцы, убили маленьких форейторов, кучера и слуг и вытащили из кареты Герду.

- Ишь, какая славненькая, жирненькая. Орешками откормлена! - сказала старуха разбойница с длинной жесткой бородой и мохнатыми, нависшими бровями. - Жирненькая, что твой барашек! Ну-ка, какова на вкус будет?

И она вытащила острый, сверкающий нож. Вот ужас!

- Ай! - закричала она вдруг: ее укусила за ухо ее собственная дочка, которая сидела у нее за спиной и была такая необузданная и своевольная, что любо!

- Ах ты дрянная девчонка! - закричала мать, но убить Герду не успела.

- Она будет играть со мной! - сказала маленькая разбойница. - Она отдаст мне свою муфту, свое хорошенькое платьице и будет спать со мной в моей постельке.

И девочка опять так укусила мать, что та подпрыгнула и завертелась на одном месте. Разбойники захохотали:

- Ишь, как скачет со своей девчонкой!

- Я хочу сесть в карету! - закричала маленькая разбойница и настояла на своем - она была ужасно избалована и упряма.

Они уселись с Гердой в карету и помчались по пням и по кочкам в чащу леса. Маленькая разбойница была ростом с Герду, но сильнее, шире в плечах и гораздо смуглее. Глаза у нее были совсем черные, но какие-то печальные. Она обняла Герду и сказала:

- Они тебя не убьют, пока я не рассержусь на тебя! Ты, верно, принцесса?

- Нет! - отвечала девочка и рассказала, что пришлось ей испытать и как она любит Кая.

Маленькая разбойница серьезно поглядела на нее, слегка кивнула головой и сказала:

- Они тебя не убьют, даже если я рассержусь на тебя, - я лучше сама убью тебя!

И она отерла слезы Герде, а потом спрятала обе руки в ее хорошенькую, мягкую и теплую муфточку.

Вот карета остановилась: они въехали во двор разбойничьего замка. Он был весь в огромных трещинах; из них вылетали вороны и вороны; откуда-то выскочили огромные бульдоги и смотрели так свирепо, точно хотели всех съесть, но лаять не лаяли - это было запрещено.

Посреди огромной залы, с полуразвалившимися, покрытыми копотью стенами и каменным полом, пылал огонь; дым подымался к потолку и сам должен был искать себе выход; над огнем кипел в огромном котле суп, а на вертелах жарились зайцы и кролики.

- Ты будешь спать вместе со мной вот тут, возле моего маленького зверинца! - сказала Герде маленькая разбойница.

Девочек накормили, напоили, и они ушли в свой угол, где была постлана солома, накрытая коврами. Повыше сидело на жердочках больше сотни голубей; все они, казалось, спали, но, когда девочки подошли, слегка зашевелились.

Все мои! - сказала маленькая разбойница, схватила одного голубя за ноги и так тряхнула его, что тот забил крыльями. - На, поцелуй его! - крикнула она, ткнув голубя Герде прямо в лицо. - А вот тут сидят лесные плутишки! - продолжала она, указывая на двух голубей, сидевших в небольшом углублении в стене, за деревянною решеткой. - Эти двое - лесные плутишки! Их надо держать взаперти, не то живо улетят! А вот и мой милый старичина бяшка! - И девочка потянула за рога привязанного к стене северного оленя в блестящем медном ошейнике. - Его тоже нужно держать на привязи, иначе удерет! Каждый вечер я щекочу его под шеей своим острым ножом - он смерть этого боится!

С этими словами маленькая разбойница вытащила из расщелины в стене длинный нож и провела им по шее оленя. Бедное животное забрыкалось, а девочка захохотала и потащила Герду к постели.

- Разве ты спишь с ножом? - спросила ее Герда, покосившись на острый нож.

- Всегда! - отвечала маленькая разбойница. - Как знать, что может случиться! Но расскажи мне еще раз о Кае и о том, как ты пустилась странствовать по белу свету!

Герда рассказала. Лесные голуби в клетке тихо - ворковали; другие голуби уже спали; маленькая разбойница обвила одною рукой шею Герды - в другой у нее был нож - и захрапела, но Герда не могла сомкнуть глаз, не зная, убьют ее или оставят в живых. Разбойники сидели вокруг огня, пели песни и пили, а старуха разбойница кувыркалась. Страшно было глядеть на это бедной девочке.

Вдруг лесные голуби проворковали:

- Курр! Курр! Мы видели Кая! Белая курица несла на спине его санки, а он сидел в санях Снежной королевы. Они летели над лесом, когда мы, птенчики, еще лежали в гнезде; она дохнула на нас, и все умерли, кроме нас двоих! Курр! Курр!

- Что вы говорите? - воскликнула Герда. - Куда же полетела Снежная королева?

- Она полетела, наверно, в Лапландию, - там ведь вечный снег и лед! Спроси у северного оленя, что стоит тут на привязи!

- Да, там вечный снег и лед, чудо как хорошо! - сказал северный олень. - Там прыгаешь себе на воле по бескрайним сверкающим ледяным равнинам! Там раскинут летний шатер Снежной королевы, а постоянные ее чертоги - у Северного полюса, на острове Шпицберген!

- О Кай, мой милый Кай! - вздохнула Герда.

- Лежи смирно! - сказала маленькая разбойница. - Не то я пырну тебя ножом!

Утром Герда рассказала ей, что слышала от лесных голубей. Маленькая разбойница серьезно посмотрела на Герду, кивнула головой и сказала:

- Ну, так и быть!.. А ты знаешь, где Лапландия? - спросила она затем у северного оленя.

- Кому же и знать, как не мне! - отвечал олень, и глаза его заблестели. - Там я родился и вырос, там прыгал по снежным равнинам!

- Так слушай! - сказала Герде маленькая разбойница. - Видишь, все наши ушли; дома одна мать; немного погодя она хлебнет из большой бутылки и вздремнет - тогда я кое-что сделаю для тебя!

Тут девочка вскочила с постели, обняла мать, дернула ее за бороду и сказала:

- Здравствуй, мой маленький козлик!

А мать надавала ей по носу щелчков, нос у девочки покраснел и посинел, но все это делалось любя.

Потом, когда старуха хлебнула из своей бутылки и захрапела, маленькая разбойница подошла к северному оленю и сказала:

- Еще долго-долго можно было бы потешаться над тобой! Уж больно ты бываешь уморительным, когда тебя щекочут острым ножом! Ну, да так и быть! Я отвяжу тебя и выпущу на волю. Ты можешь убежать в свою Лапландию, но должен за это отнести ко дворцу Снежной королевы вот эту девочку, - там ее названый братец. Ты ведь, конечно, слышал, что она рассказывала? Она говорила довольно громко, а у тебя вечно ушки на макушке.

Северный олень подпрыгнул от радости. Маленькая разбойница посадила на него Герду, крепко привязала ее, ради осторожности, и подсунула под нее мягкую подушечку, чтобы ей удобнее было сидеть.

- Так и быть, - сказала она затем, - возьми назад свои меховые сапожки - будет ведь холодно! А муфту уж я оставлю себе, больно она хороша! Но мерзнуть я тебе не дам; вот огромные матушкины рукавицы, они дойдут тебе до самых локтей! Сунь в них руки! Ну вот, теперь руки у тебя, как у моей безобразной матушки!

Герда плакала от радости.

- Терпеть не могу, когда хнычут! - сказала маленькая разбойница. - Теперь тебе надо смотреть весело! Вот тебе еще два хлеба и окорок! Что? Небось не будешь голодать!

И то и другое было привязано к оленю. Затем маленькая разбойница отворила дверь, заманила собак в дом, перерезала своим острым ножом веревку, которой был привязан олень, и сказала ему:

- Ну, живо! Да береги смотри девчонку!

Герда протянула маленькой разбойнице обе руки в огромных рукавицах и попрощалась с нею. Северный олень пустился во всю прыть через пни и кочки, по лесу, по болотам и степям. Волки выли, вороны каркали, а небо вдруг зафукало и выбросило столбы огня.

- Вот мое родное северное сияние! - сказал олень. - Гляди, как горит!

И он побежал дальше, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Хлебы были съедены, ветчина тоже, и вот Герда очутилась в Лапландии.

Рассказ шестой
ЛАПЛАНДКА И ФИНКА

Олень остановился у жалкой избушки; крыша спускалась до самой земли, а дверь была такая низенькая, что людям приходилось проползать в нее на четвереньках. Дома была одна старуха лапландка, жарившая при свете жировой лампы рыбу. Северный олень рассказал лапландке всю историю Герды, но сначала рассказал свою собственную - она казалась ему гораздо важнее. Герда же так окоченела от холода, что и говорить не могла.

- Ах вы бедняги! - сказала лапландка. - Долгий же вам еще предстоит путь! Придется сделать сто миль с лишком, пока доберетесь до Финмарка, где Снежная королева живет на даче и каждый вечер зажигает голубые бенгальские огни. Я напишу пару слов на сушеной треске - бумаги у меня нет, - а вы снесете ее финке, которая живет в тех местах и лучше моего сумеет научить вас, что надо делать.

Когда Герда согрелась, поела и попила, лапландка написала пару слов на сушеной треске, велела Герде хорошенько беречь ее, потом привязала девочку к спине оленя, и тот снова помчался. Небо опять фукало и выбрасывало столбы чудесного голубого пламени. Так добежал олень с Гердой и до Финмарка и постучался в дымовую трубу финки - у нее и дверей-то не было-

Ну и жара стояла в ее жилье! Сама финка, низенькая грязная женщина, ходила полуголая. Живо стащила она с Герды все платье, рукавицы и сапоги - иначе девочке было бы чересчур жарко, - положила оленю на голову кусок льда и затем принялась читать то, что было написано на сушеной треске. Она прочла все от слова до слова три раза, пока не заучила наизусть, и потом сунула треску в котел - рыба ведь годилась в пищу, а у финки ничего даром не пропадало.

Тут олень рассказал сначала свою историю, а потом историю Герды. Финка мигала своими умными глазками, но не говорила ни слова.

- Ты такая мудрая женщина! - сказал олень. - Я знаю, что ты можешь связать одной ниткой все четыре ветра; когда шкипер развяжет один узел - подует попутный ветер, развяжет другой - погода разыграется, а развяжет третий и четвертый - подымется такая буря, что поломает в щепки деревья. Не изготовишь ли ты для девочки такого питья, которое бы дало ей силу двенадцати богатырей? Тогда бы она одолела Снежную королеву!

- Силу двенадцати богатырей! - сказала финка. - Да, много в этом толку!

С этими словами она взяла с полки большой кожаный свиток и развернула его: на нем стояли какие-то удивительные письмена; финка принялась читать их и читала до того, что ее пот прошиб.

Олень опять принялся просить за Герду, а сама Герда смотрела на финку такими умоляющими, полными слез глазами, что та опять заморгала, отвела оленя в сторону и, меняя ему на голове лед, шепнула:

- Кай в самом деле у Снежной королевы, но он вполне доволен и думает, что лучше ему нигде и быть не может. Причиной же всему осколки зеркала, что сидят у него в сердце и в глазу. Их надо удалить, иначе он никогда не будет человеком и Снежная королева сохранит над ним свою власть.

- Но не поможешь ли ты Герде как-нибудь уничтожить эту власть?

- Сильнее, чем она есть, я не могу ее сделать. Не видишь разве, как велика ее сила? Не видишь, что ей служат и люди и животные? Ведь она босая обошла полсвета! Не у нас занимать ей силу! Сила - в ее милом, невинном детском сердечке. Если она сама не сможет проникнуть в чертоги Снежной королевы и извлечь из сердца Кая осколки, то мы и подавно ей не поможем! В двух милях отсюда начинается сад Снежной королевы. Отнеси туда девочку, спусти у большого куста, покрытого красными ягодами, и, не мешкая, возвращайся обратно!

С этими словами финка подсадила Герду на спину оленя, и тот бросился бежать со всех ног.

- Ай, я без теплых сапог! Ай, я без рукавиц! - закричала Герда, очутившись на морозе.

Но олень не смел остановиться, пока не добежал до куста с красными ягодами; тут он спустил девочку, поцеловал ее в самые губы, и из глаз его покатились крупные блестящие слезы. Затем он стрелой пустился назад. Бедная девочка осталась одна-одинешенька, на трескучем морозе, без башмаков, без рукавиц.

Она побежала вперед что было мочи; навстречу ей несся целый полк снежных хлопьев, но они не падали с неба - небо было совсем ясное, и на нем пылало северное сияние,- нет, они бежали по земле прямо на Герду и, по мере приближения, становились все крупнее и крупнее. Герда вспомнила большие красивые хлопья под зажигательным стеклом, но эти были куда больше, страшнее, самых удивительных видов и форм и все живые. Это были передовые отряды войска Снежной королевы. Одни напоминали собой больших безобразных ежей, другие - стоголовых змей, третьи - толстых медвежат с взъерошенною шерстью. Но все они одинаково сверкали белизной, все были живыми снежными хлопьями.

Герда начала читать "Отче наш"; было так холодно, что дыхание девочки сейчас же превращалось в густой туман. Туман этот все сгущался и сгущался, но вот из него начали выделяться маленькие, светлые ангелочки, которые, ступив на землю, вырастали в больших грозных ангелов со шлемами на головах и копьями и щитами в руках. Число их все прибывало, и когда Герда окончила молитву, вокруг нее образовался уже целый легион. Ангелы приняли снежных страшилищ на копья, и те рассыпались на тысячи снежинок. Герда могла теперь смело идти вперед; ангелы гладили ее руки и ноги, и ей не было уже так холодно. Наконец девочка добралась до чертогов Снежной королевы.

Посмотрим же, что делал в это время Кай. Он и не думал о Герде, а уж меньше всего о том, что она стоит перед замком.

Рассказ седьмой
ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ЧЕРТОГАХ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ И ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПОТОМ

Стены чертогов Снежной королевы намела метель, окна и двери проделали буйные ветры. Сотни огромных, освещенных северным сиянием зал тянулись одна за другой; самая большая простиралась на много-много миль. Как холодно, как пустынно было в этих белых, ярко сверкающих чертогах! Веселье никогда и не заглядывало сюда! Хоть бы редкий раз устроилась бы здесь медвежья вечеринка с танцами под музыку бури, в которых могли бы отличиться грацией и умением ходить на задних лапах белые медведи, или составилась партия в карты с ссорами и дракой, или, наконец, сошлись на беседу за чашкой кофе беленькие кумушки лисички - нет, никогда этого не случалось! Холодно, пустынно, мертво! Северное сияние вспыхивало и горело так правильно, что можно было с точностью рассчитать, в какую минуту свет усилится и в какую ослабеет. Посреди самой большой пустынней снежной залы находилось замерзшее озеро. Лед треснул на нем на тысячи кусков, ровных и правильных на диво. Посреди озера стоял трон Снежной королевы; на нем она восседала, когда бывала дома, говоря, что сидит на зеркале разума; по ее мнению, это было единственное и лучшее зеркало в мире.

Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого, - поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и самое сердце его стало куском льда. Кай возился с плоскими остроконечными льдинами, укладывая их на всевозможные лады. Есть ведь такая игра - складывание фигур из деревянных дощечек, которая называется "китайскою головоломкою". Кай тоже складывал разные затейливые фигуры из льдин, и это называлось "ледяной игрой разума". В его глазах эти фигуры были чудом искусства, а складывание их - занятием первой важности. Это происходило оттого, что в глазу у него сидел осколок волшебного зеркала! Он складывал из льдин и целые слова, но никак не мог сложить того, что ему особенно хотелось, - слово "вечность". Снежная королева сказала ему: "Если ты сложишь это слово, ты будешь сам себе господин, и я подарю тебе весь свет и пару новых коньков". Но он никак не мог его сложить.

- Теперь я полечу в теплые края! - сказала Снежная королева. - Загляну в черные котлы!

Котлами она называла кратеры огнедышащих гор - Везувия и Этны.

И она улетела, а Кай остался один в необозримой пустынной зале, смотрел на льдины и все думал, думал, так что в голове у него трещало. Он сидел на одном месте - такой бледный, неподвижный, словно неживой. Можно было подумать, что он замерз.

В это-то время в огромные ворота, проделанные буйными ветрами, входила Герда. Она прочла вечернюю молитву, и ветры улеглись, точно заснули. Она свободно вошла в огромную пустынную ледяную залу и увидела Кая. Девочка сейчас же узнала его, бросилась ему на шею, крепко обняла его и воскликнула:

- Кай, милый мой Каи! Наконец-то я нашла тебя!

Но он сидел все такой же неподвижный и холодный. Тогда Герда заплакала; горячие слезы ее упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили его ледяную кору и расплавили осколок. Кай взглянул на Герду, а она запела:

Розы цветут... Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа.

Кай вдруг залился слезами и плакал так долго и так сильно, что осколок вытек из глаза вместе со слезами. Тогда он узнал Герду и очень обрадовался.

- Герда! Милая моя Герда!.. Где же это ты была так долго? Где был я сам? - И он оглянулся вокруг. - Как здесь холодно, пустынно!

И он крепко прижался к Герде. Она смеялась и плакала от радости. Да, радость была такая, что даже льдины пустились в пляс, а когда устали, улеглись и составили то самое слово, которое задала сложить Каю Снежная королева; сложив его, он мог сделаться сам себе господином, да еще получить от нее в дар весь свет и пару новых коньков.

Герда поцеловала Кая в обе щеки, и они опять зацвели розами, поцеловала его в глаза, и они заблистали, как ее глаза; поцеловала его руки и ноги, и он опять стал бодрым и здоровым.

Снежная королева могла вернуться когда угодно, - его вольная лежала тут, написанная блестящими ледяными буквами.

Кай с Гердой рука об руку вышли из пустынных ледяных чертогов; они шли и говорили о бабушке, о своих розах, и на пути их стихали буйные ветры, проглядывало солнышко. Когда же они дошли до куста с красными ягодами, там уже ждал их северный олень. Он привел с собою молодую оленью матку, вымя ее было полно молока; она напоила им Кая и Герду и поцеловала их прямо в губы. Затем Кай и Герда отправились сначала к финке, отогрелись у нее и узнали дорогу домой, а потом к лапландке; та сшила им новое платье, починила свои сани и поехала их провожать.

Оленья парочка тоже провожала молодых путников вплоть до самой границы Лапландии, где уже пробивалась первая зелень. Тут Кай и Герда простились с оленями и с лапландкой.

- Счастливого пути! - крикнули им провожатые.

Вот перед ними и лес. Запели первые птички, деревья покрылись зелеными почками. Из леса навстречу путникам выехала верхом на великолепной лошади молодая девушка в ярко-красной шапочке и с пистолетом за поясом. Герда сразу узнала и лошадь - она была когда-то впряжена в золотую карету - и девушку. Это была маленькая разбойница; ей наскучило жить дома, и она захотела побывать на севере, а если там не понравится - и в других местах. Она тоже узнала Герду. Вот была радость!

- Ишь ты бродяга! - сказала она Каю. - Хотела бы я знать, стоишь ли ты того, чтобы за тобой бегали на край света!

Но Герда потрепала ее по щеке и спросила о принце и принцессе.

- Они уехали в чужие края! - отвечала молодая разбойница.

- А ворон с вороной? - спросила Герда.

- Лесной ворон умер; ручная ворона осталась вдовой, ходит с черной шерстинкой на ножке и жалуется на судьбу. Но все это пустяки, а ты вот расскажи-ка лучше, что с тобой было и как ты нашла его.

Герда и Кай рассказали ей обо всем.

- Ну, вот и сказке конец! - сказала молодая разбойница, пожала им руки и обещала навестить их, если когда-нибудь заедет в их город. Затем она отправилась своей дорогой, а Кай и Герда своей.

Они шли, и на их дороге расцветали весенние цветы, зеленела травка. Вот раздался колокольный звон, и они узнали колокольни своего родного городка. Они поднялись по знакомой лестнице и вошли в комнату, где все было по-старому: так же тикали часы, так же двигалась часовая стрелка. Но, проходя в низенькую дверь, они заметили, что успели за это время сделаться взрослыми людьми. Цветущие розовые кусты заглядывали с крыши в открытое окошко; тут же стояли их детские стульчики. Кай с Гердой сели каждый на свой и взяли друг друга за руки. Холодное, пустынное великолепие чертогов Снежной королевы было забыто ими, как тяжелый сон. Бабушка сидела на солнышке и громко читала Евангелие: "Если не будете как дети, не войдете в царствие небесное!"

Кай и Герда взглянули друг на друга и тут только поняли смысл старого псалма:

Розы цветут... Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа.

Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло теплое, благодатное лето!

"Отшельник" Сказочного Таро

Медвежатник (Медвежья Шкура)

Братья Гримм

Перевод Г. Петникова

Жил-был однажды молодой парень; нанялся он в солдаты, и был храбрый и всегда первый там, где пули сыпались градом. Пока продолжалась война, все шло хорошо, но вот заключили мир, и получил солдат чистую отставку, и сказал капитан, что может он теперь отправляться куда ему вздумается. А отец и мать у солдата умерли, и не было у него теперь родного дома; вот и пошел он к своим братьям и попросил их ему помочь, пока начнется опять война. Но было у братьев сердце жестокое, и они сказали:

- Что нам с тобой делать? В работники ты нам не нужен; ты уж сам рассуди, как тебе на свете прожить.

А было у солдата всего одно лишь ружье, взял он его на плечи и решил идти куда глаза глядят. Подошел он к лесным местам, и куда ни глянешь - все одни деревья кругом стоят. Сел он под деревом, запечалился и стал про судьбу свою раздумывать. "Денег у меня нету, - подумал он, - обучен я одному лишь военному ремеслу, а сейчас мир заключен, и стал я никому не нужен; вижу наперед, что мне с голоду пропадать придется". Вдруг услыхал он шум, огляделся, видит - стоит перед ним какой-то незнакомец, зеленый на нем камзол, выглядит на вид прилично; но вместо ноги у него грубое лошадиное копыто.

- Я уж знаю, чего тебе недостает, - сказал человек,- денег и добра будет у тебя вдосталь - столько, сколько донести будешь в силах; но надо мне сперва испытать, не будешь ли ты боязлив, а то зачем мне деньги свои давать понапрасну.

- Солдат и страх - это одно с другим не вяжется, - ответил солдат, - а впрочем, ты можешь меня испытать.

- Хорошо, - ответил человек, - оглянись-ка назад. Обернулся солдат, видит-двигается на него, рыча, большой медведь.

- Ого! - крикнул солдат. - Я тебя по носу пощекочу, и пропадет у тебя охота рычать! - Он приложил ружье и выстрелил прямо медведю в нос. Рухнул медведь на землю и не пошевельнулся.

- Я вижу, - сказал незнакомец, - храбрости у тебя достаточно; но есть у меня еще одно условие, и ты должен его выполнить.

- Если это мне не помешает остаться праведником, - ответил солдат, который прекрасно понял, с кем он имеет дело, - а то я ни за какие блага на свете не соглашусь.

- Это ты сам поймешь, - ответил зеленый камзол. - За эти семь лет ты не должен мыться, бороды и волос не причесывать, ногтей не обрезать и "Отче наш" не читать. Дам я тебе камзол и плащ, -и будешь ты их это время носить. Если за эти семь лет ты умрешь, то будешь ты мой, а останешься в живых, будешь свободен, да к тому же всю свою жизнь богат.

Вспомнил солдат про свою большую нужду и что не раз приходилось ему со смертью встречаться, вот и решил он и на сей раз отважиться, - и согласился. Снял черт свой зеленый камзол, подал его солдату и сказал:

- Будешь этот камзол носить, и если сунешь руку в карман, будет в нем всегда денег полно.

Содрал он с медведя шкуру и говорит:

- Пусть она будет тебе вместо плаща и подстилки для спанья: ты должен на ней спать и ни на какую другую постель не ложиться. По этой одежде будут тебя называть медвежатником. - С тем чорт и исчез.

Натянул солдат камзол, мигом руку в карман сунул и глядь - дело вышло правильное. Накинул он на себя медвежью шкуру и пустился в путь-дорогу. В настроении он был хорошем и ничего не пропускал такого, что казалось ему приятным, ну и денег он не жалел, конечно. В первый год дела шли ничего, а на второй год он стал уже выглядеть, как чудовище. Волосы покрывали почти все лицо, борода была похожа на кусок грубого войлока, на пальцах отросли когти, а лицо было у него настолько покрыто грязью, что ежели бы посеять на нем салат, то он непременно взошел бы. Кто его видел, тот от него убегал, но так как он всюду раздавал деньги бедным людям и те за него 'молились, чтобы за эти семь лет он не помер, то он всегда находил себе пока что приют. На четвертом году он зашел как-то в харчевню, но хозяин не хотел его принимать и даже не пустил его и на конюшню, чтоб лошадей не испугать.

Но когда медвежатник полез в карман и достал полную пригоршню дукатов, то хозяин смягчился и дал ему комнату во флигеле; однако он взял с него обещанье никому на глаза не показываться, - чтоб не пошла о его гостинице дурная молва.

Вот сидел медвежатник вечером один и от всего сердца желал, чтоб поскорей прошли эти семь лет. Вдруг услыхал он в соседней комнате громкие стоны. А сердце было у него жалостливое, он открыл дверь и увидел какого-то старика, который плакал навзрыд и заламывал над головой руки. Подошел медвежатник поближе, но человек вскочил, собираясь убежать. Услыхав человеческий голос, он смутился, но медвежатнику удалось ласковыми речами успокоить его, и тот объяснил ему причину своего горя. Старик рассказал, что он мало-помалу промотал свое имущество, и теперь ему с дочерьми приходится терпеть нищету, что он так беден, что даже не в состоянии расплатиться с хозяином гостиницы и должен быть за это посажен в тюрьму.

- Ежели в этом все ваше горе, - сказал медвежатник,- то денег у меня хватит.

Он велел позвать хозяина, уплатил ему и сунул в карман несчастному вдобавок еще полный кошелек золота.

Старик понял, что он ото всех бед избавился, и не знал уж как его и отблагодарить.

- Пойдем вместе со мной, - сказал он ему, - у меня дочери красоты неописанной, выбирай себе одну из них в жены. Если дочь услышит, что ты для меня сделал, она отказываться не станет. Правда, вид у тебя несколько странный, но она уж тебя приведет в порядок.

Это медвежатнику очень понравилось, и он пошел вместе с ним.

Увидела его старшая дочь и, посмотрев на его лицо, так ужаснулась, что даже вскрикнула и убежала. А средняя хотя и осталась, но разглядывала его с ног до головы, а потом сказала:

- Как мне взять себе мужа, потерявшего человеческий облик? Мне бы уж больше понравился бритый медведь, которого я однажды видела и который выдавал себя за человека: на том по крайней мере была гусарская шинель и белые перчатки. Если бы он был только уродлив, то я могла бы к нему, пожалуй, привыкнуть.

Но самая младшая сказала:

- Милый батюшка, это человек, должно быть, хороший, раз он выручил вас из беды. Если вы за это пообещали ему невесту, то слово надо сдержать.

Жаль, что лицо у медвежатника было покрыто грязью и заросло волосами, а то можно было б увидеть, как запрыгало сердце у него от радости, когда услыхал он эти слова. Он снял кольцо с пальца, переломил его надвое, дал ей половину, а другую у себя оставил. И написал на ее половине свое имя, а на своей половине ее имя, и просил хранить бережно свою часть кольца. Он стал собираться в дорогу и сказал на прощанье:

- Мне надо странствовать еще три года, и если я не вернусь, то ты свободна, и считай, что я умер. Но проси господа бога, чтоб он сохранил мне жизнь.

Оделась бедная невеста во все черное, и когда думала про своего жениха, у нее на глазах выступали слезы. От своих сестер терпела она одни только насмешки и издевательства. "Ты ж не забудь,- говорила старшая, - когда будешь протягивать ему руку, он ударит тебя лапой". "Берегись, -говорила средняя, -медведи - они любят сладкое; если ты ему понравишься, он тебя съест". "Ты всегда должна исполнять его волю, - продолжала старшая, - а не то начнет он рычать". А средняя говорила: "А свадьба-то будет какая веселая!, Медведи - Они здорово умеют плясать!"

Невеста молчала и сбить с толку себя не позволила. А медвежатник странствовал тем временем по свету из одного места в другое, где мог-делал людям добро и щедро помогал беднякам, чтоб они за него молились. Наконец, когда наступил последний день этих семи лет, он вышел снова в лес и сел под деревьями. Вскоре засвистел ветер, явился перед ним черт и поглядел на него с укоризной. Кинул ему потом старый камзол и потребовал у него назад свой зеленый.

- На этом дело еще не кончилось, - сказал охотник, - ты должен сначала меня помыть и почистить.

И хотелось ли черту или нет, а пришлось ему принести воды, обмыть медвежатника, волосы ему причесать и ногти обрезать. И стал он после того выглядеть, как храбрый воин, и стал куда красивей, чем прежде.

Черт, к счастью, убрался, и у медвежатника сделалось на сердце легко. Пошел он в город, заказал себе красивый бархатный камзол, сел в карету, запряженную четверкой сивых коней, и направился к дому своей невесты. Его никто не узнал, а отец принял за важного полководца и повел в комнату, где сидели его дочери. Вышло так, что усадили его как раз между двумя старшими; они налили ему вина, положили ему самые лучшие кушанья, порешив, что более красивого человека на свете им ни разу не приходилось видеть. А невеста, та сидела напротив него в черном платье. Она ни разу не глянула и слова не вымолвила. Наконец он спрашивает у отца, согласен ли тот выдать одну из своих дочерей за него замуж; тут вскочили обе старшие, убежали к себе в комнату, собираясь надеть самые роскошные платья; каждая из. них воображала, что она и есть та самая, которую он избрал. Но только незнакомец остался наедине со своею невестой, тотчас достал половину кольца и бросил его в кубок с вином и подал ей через стол. Она взяла кубок, выпила и нашла а дне половину кольца, и сердце у ней так и забилось. Достала она другую половину кольца, которую носила на ожерельи, приложила ее к той, и оказалось, что обе части как раз пришлись одна к другой. И сказал он:

- Я твой обрученный жених, которого ты видела в образе медвежатника; но по милости божьей вернулся ко мне снова мой человеческий вид, и я стал опять чистым.

Он подошел к ней, обнял ее и поцеловал. Тем временем явились обе сестры в полном наряде, но, увидев, что красавец достался младшей, и узнав, что это был медвежатник, они в гневе и ярости выбежали из комнаты; и одна утопилась в колодце, а другая повесилась на дереве.

Вечером кто-то постучался в дверь; открывает жених и видит, что это черт в зеленом камзоле; и говорит черт:

- Вот видишь, теперь мне досталось две души вместо твоей одной.

"Правосудие" Сказочного Таро

Дерево можжевельника

Братья Гримм

Перевод Г. Петникова

Было это давным-давно, лет тому, пожалуй, две тысячи назад. Жил-был на свете богач; была у него красивая, добрая жена, и они крепко любили друг друга, но детей у них не было, а им очень хотелось их иметь; и долго молилась жена - день и ночь, но детей у них все не было и не было.

А находился перед их домом двор, и рос в том дворе можжевельник. Однажды зимой стояла женщина под тем деревом и чистила яблоко, и когда она чистила яблоко, порезала себе палец, и капнула кровь на снег.

- Ах! - ахнула женщина.

А когда увидела кровь, ей стало так печально, и она вздохнула

- Ох, ели бы родился у меня ребенок, румяный, как кровь, и белый, как снег!

Только она это вымолвила, и стало ей так весело, радостно на душе: показалось ей, что из этого что-нибудь должно выйти.

Пошла она домой; и вот прошел с той поры месяц - и растаял снег; прошло два месяца - и все зазеленело; а прошло три месяца - и появились на земле цветы; прошло четыре месяца - вошли деревья в сок, выросли, переплелись между собой зеленые ветки и запели на них птички; и звенел весь лес, и опадали с деревьев цветы; а прошел пятый месяц - и стояла однажды женщина под можжевельником, и шел от дерева такой приятный запах, что сердце у неё забилось от радости. Она упала на колени и не могла успокоиться. А когда прошел шестой месяц, сделались плоды большие и сочные, и она стала спокойней; а на седьмом месяце дотронулась она до можжевеловых ягод, и ей стало завидно, и она пригорюнилась и заболела; прошел восьмой месяц, позвала она своего мужа, заплакала и сказала:

- Если я умру, похорони меня под этим можжевельником.

Потом она стала спокойней и была радостной, пока не прошел девятый месяц; и вот родила она ребенка, и был он белый, как снег, и румяный, как кровь; увидала она его и так обрадовалась, что от радости умерла.

Похоронил ее муж под можжевельником и сильно-сильно заплакал. Но прошло время, и мало-помалу он успокоился, и хотя иной раз, бывало, и всплакнет, но все-таки сдерживался; а прошло еще некоторое время, и он взял себе в дом другую жену.

Родилась от второй жены у него дочка, а ребенок от первой жены был мальчик, румяный, как кровь, и белый, как снег. Посмотрит, бывало, жена на свою дочку - и видно, что так уж она ее любит; а взглянет на маленького мальчика - и точно кто но сердцу ее полоснет; казалось ей, будто стоит он ей поперек дороги, и она всегда думала, как бы это сделать так, чтоб все добро досталось ее дочке.

И внушил злой дух мачехе, чтобы возненавидела она маленького мальчика; стала она его толкать, била его чем ни попадя и щипала. И бедный ребенок находился всегда в страхе; когда он приходил из школы, то не было у него ни одного часу покоя.

Вот вышла раз мачеха из кладовой, а подошла к ней в это время маленькая дочка и говорит:

- Мама, дай мне яблочко.

- Ладно, дитятко, - сказала женщина и достала ей из сундука красивое яблоко. А была на том сундуке большая тяжелая крышка с большим острым железным замком.

- Мама, - говорит маленькая дочка, - а для братца разве нельзя взять яблоко?

Разозлилась тогда женщина и сказала:

- Можно, когда он из школы вернется.

Вот увидела женщина из окошка, что мальчик домой возвращается, - и точно злой дух вселился в нее. Она отобрала у дочки яблоко и сказала:

- Яблоко достанется не тебе, а брату.

Бросила она яблоко в сундук и заперла его; а как раз в это время вошел маленький мальчик; и внушил мачехе злой дух ласково к нему обратиться:

- Сыночек, может ты яблочко хочешь? - и косо на него посмотрела.

- Мама, - сказал маленький мальчик, - о-о, какое у тебя страшное лицо! Да, дай мне яблочко.

И пришло мачехе в голову, что надо ему сказать так:

- Пойдем со мной, - и она подняла крышку сундука, - выбери себе отсюда одно яблочко.

Но только маленький мальчик нагнулся к сундуку, как злой дух подтолкнул мачеху: бац! - и захлопнула она крышку, и отлетела голова и упала между красными яблоками. Испугалась мачеха и подумала: "Что же мне теперь делать?" Она поднялась в свою комнату, подошла к шкафу, достала из нижнего ящика свой белый платок, потом приставила голову мальчика к шее и так обвязала ее платком, что ничего не было видно; посадила затем мальчика у двери на стуле и сунула ему в руку яблоко.

Вскоре пришла Марленикен к своей матери на кухню, та стояла у печки, и была перед ней на плите кастрюля с горячей водой, и она все время ее помешивала.

- Матушка, - сказала Марленикен, - а братец сидит у двери, и такой он бледный-бледный, и яблочко у него в руке. Я попросила его дать мне яблочко, а он мне ничего не ответил, и стало мне так страшно.

- А ты ступай туда опять, - сказала мать, - если он тебе не ответит, ты ударь его по уху. Пошла Марленикен и говорит:

- Братец, дай мне яблочко.

А он молчит, ничего не говорит. И ударила она его по уху, и покатилась голова наземь. Испугалась девочка, стала плакать и кричать; побежала к матери и говорит:

- Ох, матушка, я отбила брату голову! - и она плакала, плакала, и никак нельзя было ее утешить.

- Марленикен, - сказала мать, - что ж ты наделала?! Но смотри, молчи, чтоб никто не узнал об этом, теперь ничего уже не поделаешь, мы его в супе сварим.

Взяла мать маленького мальчика, порубила его на куски, положила их в кастрюлю и сварила в супе. А Марленикен тут же рядом стояла и плакала, плакала, и все ее слезы падали в кастрюлю, так что и соли не надо было класть.

Пришел домой отец, сел за стол и говорит:

- А где сын?

И принесла тогда мать большую-пребольшую кастрюлю с черной похлебкой, а Марленикен все плачет, никак не может от слез удержаться. А отец опять спрашивает:

- Где же мой сын?

- Ах, да он ушел,- отвечает мать,- к матушке нашего двоюродного дедушки; ему захотелось там немного погостить.

- И чего это ему там понадобилось? Даже со мной не попрощался!

- О, ему так хотелось туда пойти, и он отпросился у меня на шесть недель; ведь там ему будет хорошо.

- Эх, - сказал муж, - а мне чего-то так грустно; нехорошо, что он ушел, со мной даже не попрощавшись.

Принялся он за еду и говорит:

- Марленикен, о чем ты плачешь? Братец ведь скоро вернется.

- Ах, жена, - говорит он, - какая у тебя вкусная похлебка! Положи-ка мне еще. - И чем больше он ел, тем больше хотелось ему есть.

Вот он и говорит:

- Наложи-ка мне побольше, зачем оставлять, пусть она вся мне достанется.

И он ел и ел, а кости под стол бросал, пока всё не поел. А Марленикен подошла к своему комоду, достала из нижнего ящика свой самый лучший шелковый платок, собрала под столом все косточки, сложила и завязала их в шелковый платок, вьнесла их из дому и залилась горькими слезами. Положила она косточки под можжевельником на зеленую траву; и только она их там положила, как стало ей вдруг так легко, и она перестала плакать.

И начал можжевельник покачиваться, стали ветки на нем то раздвигаться, то опять сходиться, будто кто радовался и размахивал рукой. И спустилось в это время с дерева облако и в облаке будто пламя вспыхнуло. Вылетела из пламени красивая птица и так прекрасно запела, взлетела высоко-высоко в воздух, а когда она улетела, стал можжевельник такой же, как был прежде, а платок е костями исчез.

Стало Марленикен так легко и приятно, будто брат ее жив. Пошла она, радостная и веселая, домой, села за стол и начала есть. А птица улетела и села на крышу дома к одному золотых дел мастеру и запела:

Меня мачеха убила,
А отец меня поел,
А Марленикен-сестрица
Мои косточки собрала,
В шелковый платок связала
Да под деревом сложила.
Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!
Я красивее всех птиц!

А золотых дел мастер сидел в это время в своей мастерской и делал золотую цепь; услыхал он птицу, что сидела у него на крыше и пела, и так ему это понравилось. Он встал, но у порога потерял туфлю. Вышел он так на улицу, в одной туфле и в одном чулке; был на нем рабочий передник, и держал он в руке золотую цепь, а в другой щипцы. А солнце на улице светило так ярко. Подошел он поближе, остановился и стал разглядывать птицу.

- Птица, - сказал он, - как ты хорошо поешь! Спой мне еще раз свою песенку.

- Нет, - говорит птица, - дважды петь я не стану. Дай мне золотую цепь, тогда я спою тебе еще.

- Что ж, - сказал золотых дел мастер, - возьми себе золотую цепь и спой мне еще раз.

Подлетела птица, схватила правой лапкой золотую цепь, уселась перед золотых дел мастером и запела:

Меня мачеха убила,
А отец меня поел,
А Марленикен-сестрица
Мои косточки собрала,
В шелковый платок связала
Да под деревом сложила.
Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!
Я красивее всех птиц!

Полетела потом птица к одному сапожнику, уселась к нему на крышу и запела:

Меня мачеха убила,
А отец меня поел,
А Марленикен-сестрица
Мои косточки собрала,
В шелковый платок связала,
Да под деревом сложила,
Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!
Я красивее всех птиц!

Услыхал это сапожник, вышел на порог в своей безрукавке, глянул на крышу, прикрыл от солнца глаза рукой, чтоб не ослепнуть, и говорит:

- Птица, как ты прекрасно поешь! - И он крикнул через порог: - Жена, а ну выйди-ка сюда на минутку, тут вот птица, посмотри на нее, как она прекрасно умеет петь.

Позвал он дочь, детей, подмастерьев, слугу и работницу, и все вышли на улицу и начали разглядывать птицу, какая она красивая, какие у нее ярко-красные и зеленые перья, а шея вся будто золотая, глаза у нее как звезды сверкают.

- Птица, - сказал сапожник, - спой мне еще раз эту песенку.

- Нет, - говорит птица, - дважды петь я не стану, ты должен мне за это что-нибудь подарить.

- Жена, - говорит сапожник, - ступай к моему столику, стоит там на верхней полке пара красных башмаков; принеси-ка мне их сюда.

Пошла жена, принесла башмаки.

- Послушай, птица, - говорит сапожник, - спой мне еще разок эту самую песенку.

Подлетела птица, схватила левой лапкой башмаки, взлетела опять на крышу и запела:

Меня мачеха убила,
А отец меня поел,
А Марленикен-сестрица
Мои косточки собрала,
В шелковый платок связала
И под деревом сложила.
Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!
Я красивее всех птиц!

Пропела она это и улетела. И держала она в правой лапке золотую цепь, а в левой - башмаки, и полетела она с ними на мельницу. А мельница стучала: тип-топ, тип-топ, тип-топ! И сидело у мельницы двадцать подручных, они обтесывали жернов и постукивали: гик-гак, гик-гак, тик-гак! И ходила мельница: тип-топ, тип-топ, тип-топ!

Вот уселась птица на липу, что росла перед мельницей, и запела:

Меня мачеха убила... -

и бросил работу один из подручных,

А отец меня поел... -

и бросило работать еще двое работников, а как услышали они:

А Марленикен-сестрица... -
бросило работу еще четверо.
Мои косточки собрала,
В шелковый платок связала...

Продолжало теперь обтесывать жернов всего восемь работников,

Да под деревом... -
А потом и пять,
...сложила -

и остался тогда работать всего лишь один. Только расслышал он последние слова:

Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!
Я красивее всех птиц! -

бросил работу и он.

- Птица, - сказал последний работник, - как ты прекрасно поешь! Дай и мне эту песню послушать, спой мне еще разок.

- Нет, - ответила птица, - дважды петь я даром не буду, дай мне мельничный жернов, и я спою тебе еще раз.

- Ладно, коль споешь нам всем, - сказал он, - то ты его получишь.

- Да, - сказали и остальные, - если она споет нам еще раз, то получит жернов.

И вот птица слетела вниз. Взялись тогда все двадцать работников за жернов вместе с птицей-свири-стелью и стали подымать камень: гу-ух, гу-ух, гу-ух!

Просунула птица шею в отверстие жернова, надела его на себя, словно воротник, взлетела опять на дерево и запела:

Меня мачеха убила...
А отец меня поел...
А Марленикен-сестрица...
Мои косточки собрала,
В шелковый платок связала
Да под деревом сложила.
Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!
Я красивее всех птиц!

Пропела она это и взмахнула крыльями. И была у ней в правой лапке цепь золотая, в левой - башмаки, а на шее - мельничный жернов, и долетела она далеко-далеко к дому своего отца.

А в комнате за столом сидели в то время отец и мать и Марленикен. И вот говорит отец:

- Ах, как стало мне теперь легко на душе!

- Нет, - сказала мать, - мне так страшно, будто большая гроза надвигается.

А Марленикен сидит и все плачет да плачет. Прилетела птица и села на крышу.

- Ах, - говорит отец, - мне так радостно и весело, и солнце-то вон как ярко светит; кажется, будто я должен скоро увидеть своего старого друга.

- Нет, - говорит жена, - мне так страшно, что зуб на зуб не попадает, будто огонь проходит у меня по жилам. - И она распустила пошире свой лиф. А Марленикен сидит в углу и плачет, платком закрыла глаза, и стал от слез весь платок мокрый.

А птица села на можжевельник и запела:

Меня мачеха убила...

Услыхала это мать, закрыла глаза и глядеть не хочет, и слушать не хочет, и точно большой ураган зашумел у нее в ушах, загорелись у нее глаза, словно молнии в них засверкали.

А отец меня поел...

- Ах, матушка, - сказал муж, - прилетела к нам такая красивая птица, и как она прекрасно поет, а солнце-то светит так ярко и блестит на верхушках крыш!

А Марленикен-сестрица...

И склонила Марленикен голову на колени, перестала плакать, а отец и говорит:

- Выйду-ка я да разгляжу птицу поближе.

- Ах, не уходи, - говорит жена, - мне кажется, будто весь дом дрожит и пламенем охвачен.

Но отец вышел во двор, и птица запела:

Мои косточки собрала,
В шелковый платок связала...
Да под деревом сложила.
Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!
Я красивее всех птиц!

И сбросила вдруг птица золотую цепь, и упала она отцу прямо на шею, и пришлась ему как раз впору. Вошел он в дом и говорит:

- Посмотри-ка, что за чудесная птица, она подарила мне такую красивую золотую цепь; а сама птица какая красивая на вид!

Стало тут жене совсем уже страшно, начала она ходить по комнате взад и вперед, и упал у нее с головы чепец.

А птица запела опять:

Меня мачеха убила...

- Ах, лучше бы мне сквозь землю провалиться, да не слышать этого.

А отец меня поел...

И повалилась жена наземь.

А Марленикен-сестрица...

- Ах, - говорит Марленикен, - пойду-ка я посмотрю, не подарит ли и мне птица что-нибудь. И она вышла из комнаты.

Мои косточки собрала,
В шелковый платок связала...

И сбросила ей птица башмаки.

Да под деревом сложила.
Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!
Я красивее всех птиц!

И вот стало Марленикен так легко и радостно. Надела она новые красные башмаки и начала в них плясать и прыгать.

- Ах, - сказала она, - мне было так грустно, когда я отсюда выходила, а теперь мне так легко. Что за чудесная птица! Подарила мне красные башмаки.

- Нет, - говорит мать. Тут она вскочила, и поднялись у ней волосы дыбом, будто огненные языки,- а мне вот кажется, будто свету настал конец. Выйти мне, что ли, из комнаты, - может, мне полегчает.

И только вышла она за дверь - бух - сбросила птица ей на голову мельничный жернов, - и всю ее размозжило. Услыхали это отец и Марленикен и вышли из комнаты; и поднялся на том месте пар, пламя и огненные языки, а когда все это исчезло, видят они - стоит перед ними на том самом месте маленький братец. Он взял отца и Марленикен за руку, и были они все трое так рады и счастливы, вошли в дом, уселись за стол и начали вместе обедать.

"Смерть" Сказочного Таро

Кума Смерть

Братья Гримм

Перевод Г. Петникова

Было у одного бедняка двенадцать душ детей, и должен он был день и ночь работать, чтоб на хлеб заработать.

Вот родился на свет тринадцатый ребенок, и не знал бедняк, как из беды выбраться; вышел он на большую дорогу, чтоб первого встречного пригласить в кумовья. И первый, кто встретился ему, был господь бог: он знал, что у бедняка на сердце, и сказал ему:

- Бедный человек, мне тебя жалко, я готов быть крестным отцом твоего ребенка, я буду о нем заботиться и сделаю его на земле счастливым.

Говорит бедняк:

- А ты кто такой?

- Я - господь Бог.

- В таком случае я тебя в кумовья не хочу, - сказал бедняк, - ты все отдаешь богачам, а нас, бедняков, голодать заставляешь. - И отвернулся бедняк от Господа Бога и отправился дальше.

Тут подошел к нему черт и говорит:

- Чего ты ищешь? Ежели хочешь взять меня в крестные твоего ребенка, то я дам ему золота вдосталь да к тому ж предоставлю всякие удовольствия на свете.

Спросил человек:

- А кто ты такой?

- Я - черт.

- В таком случае я тебя в кумовья не желаю, - сказал человек, - ты обманываешь и вводишь людей в соблазн.

Отправился бедняк дальше. И подходит к нему костлявая смерть на худых ногах и говорит:

- Возьми меня в кумовья.

Спросил человек:

- Ты кто такая?

- Я смерть, я делаю всех равными.

Говорит человек:

- Ты справедливая, ты уносишь и богача и бедняка без различия, будь у меня кумой. Ответила смерть:

- Я сделаю твое дитя богатым и знатным, ибо кто со мной подружится, у того ни в чем недостатка не будет.

Сказал человек:

- В следующее воскресенье будем справлять крестины, приходи в этот день.

Явилась смерть, как и обещала, и оказалась настоящей кумой, как полагается.

Вот мальчик вырос, пришла к нему раз крестная и велела ему следовать за собой. Повела его в лес, показала ему какую-то траву, которая там росла, и сказала:

- А теперь ты должен получить от своей крестной подарок. Я сделаю тебя знаменитым лекарем. Если тебя позовут к больному, я буду каждый раз тоже являться: если я буду стоять у изголовья больного, ты можешь смело объявить, что ты его вылечишь; дай ему этой травы, и он выздоровеет. Но если я буду стоять у ног больного, то значит - он мой, и ты должен сказать, что всякая помощь бесполезна и что ни один лекарь на свете спасти больного не сможет. Но бойся пользоваться этим зельем против моей воли, а не то плохо тебе придется.

В скором времени сделался юноша самым знаменитым лекарем во всем свете. "Стоит ему только глянуть на больного, и он уже знает, как обстоит дело, выздоровеет ли больной, или помрет" - так говорили о юноше, и отовсюду приходили к нему люди, звали его к больным и платили ему денег столько, что вскоре он сделался богачом.

Вот случилось однажды, что заболел король. Позвали этого лекаря, он должен был сказать, сможет ли король выздороветь.

Подошел лекарь к постели, видит - стоит смерть у ног больного, и никакая трава помочь тут не сможет. "Если бы я мог хоть раз перехитрить смерть! - подумал лекарь. - Но она, конечно, обидится; правда, я ее крестник, и она могла бы сделать вид, будто ничего не заметила. Давай-ка попробую".

Взял он больного, положил его задом наперед - и стояла теперь смерть у изголовья больного. Дал ему лекарь зелья, и король стал опять здоровым.

Но смерть пришла к лекарю, злобно и хмуро на него поглядела, погрозила ему пальцем и сказала:

- Ты меня обманул. На этот раз я тебя прощаю, потому что ты мой крестник, но если ты осмелишься еще раз меня обмануть, я схвачу тебя самого и заберу на тот свет.

Прошло некоторое время, и вдруг заболела дочь короля тяжкой болезнью. А она была у него единственное дитя, и он плакал день и ночь и уже повыплакал все глаза. И король объявил, что тот, кто спасет его дочь от смерти, станет ее мужем и наследует корону.

Подошел лекарь к постели больной и увидел смерть у ее ног. Ему следовало бы не забывать предостережения его крестной, но чудесная красота королевны и счастье сделаться ее мужем так его ослепили, что он обо всем позабыл. Он не обратил внимания на то, что смерть гневно на него глядела, подымала руку и грозила ему своим костлявым кулаком; он все-таки поднял королевну и переложил ее голову туда, где прежде лежали ноги. Потом дал он ей зелья, и вмиг у королевны порозовели щеки, и она стала выздоравливать.

Обманул лекарь смерть второй раз, и она подошла к нему большими шагами и сказала:

- Теперь с тобой все покончено, подошел твой черед.

И она схватила его своей ледяною рукой так крепко, что вырваться он не мог, и повела его в подземную пещеру. Он увидел там тысячи тысяч свечей, горящих необозримыми рядами. Одни из них были большие, другие средней величины, а были и совсем маленькие. Каждый миг одни гасли, а другие зажигались, и казалось, что огоньки все время меняют место и скачут то туда, то сюда.

- Видишь, - сказала смерть, - это людские свечи жизни. Большие - это свечи детей, средние - семейных людей в их лучшие годы, а маленькие - стариков. Но часто и у детей и у людей молодых бывают только маленькие свечечки.

- Покажи мне мою свечу жизни, - сказал лекарь, думая, что она у него еще достаточно большая.

И указала смерть на маленький-маленький огарочек, который вот-вот готов был погаснуть, и сказала:

- Видишь, вот это твой.

- Ах, милая крестная, - сказал испуганный лекарь, - сделайте милость, зажгите мне новую, чтобы мог я насладиться жизнью, чтобы сделался я королем и мужем прекрасной королевны.

- Не могу, - молвила смерть, - прежде чем загореться новой, одна свеча должна погаснуть.

- Так поставьте мою старую свечку на новую, и она будет продолжать гореть, когда догорит старая, - упрашивал лекарь.

Притворилась смерть, будто хочет исполнить его желание, принесла новую, большую свечу; но она хотела ему отомстить и, когда ставила новую свечу, уронила будто невзначай огарок, и он погас. И тотчас лекарь упал наземь и попал теперь сам в руки к смерти.

"Дьявол" Сказочного Таро

Красные башмачки

Г. - Х. Андерсен

Перевод А. Ганзен

Жила-была девочка, премиленькая, прехорошенькая, но очень бедная, и летом ей приходилось ходить босиком, а зимою - в грубых деревянных башмаках, которые ужасно натирали ей ноги.

В деревне жила старушка башмачница. Вот она взяла да и сшила, как умела, из обрезков красного сукна пару башмачков. Башмаки вышли очень неуклюжие, но сшиты были с добрым намерением, - башмачница подарила их бедной девочке.

Девочку звали Карен.

Она получила и обновила красные башмаки как раз в день похорон своей матери.

Нельзя сказать, чтобы они годились для траура, но других у девочки не было; она надела их прямо на голые ноги и пошла за убогим соломенным гробом.

В это время по деревне проезжала большая старинная карета и в ней - важная старая барыня.

Она увидела девочку, пожалела и сказала священнику:

- Послушайте, отдайте мне девочку, я позабочусь о ней.

Карен подумала, что все это вышло благодаря ее красным башмакам, но старая барыня нашла их ужасными и велела сжечь. Карен приодели и стали учить читать и шить. Все люди говорили, что она очень мила, зеркало же твердило: "Ты больше чем мила, ты прелестна".

В это время по стране путешествовала королева со своей маленькой дочерью, принцессой. Народ сбежался ко дворцу; была тут и Карен. Принцесса, в белом платье, стояла у окошка, чтобы дать людям посмотреть на себя. У нее не было ни шлейфа, ни короны, зато на ножках красовались чудесные красные сафьяновые башмачки; нельзя было и сравнить их с теми, что сшила для Карен башмачница. На свете не могло быть ничего лучшего этих красных башмачков!

Карен подросла, и пора было ей конфирмоваться; ей сшили новое платье и собирались купить новые башмаки. Лучший городской башмачник снял мерку с ее маленькой ножки. Карен со старой госпожой сидели у него в мастерской; тут же стоял большой шкаф со стеклами, за которыми красовались прелестные башмачки и лакированные сапожки. Можно было залюбоваться на них, но старая госпожа не получила никакого удовольствия: она очень плохо видела. Между башмаками стояла и пара красных, они были точь-в-точь как те, что красовались на ножках принцессы. Ах, что за прелесть! Башмачник сказал, что они были заказаны для графской дочки, да не пришлись по ноге.

- Это ведь лакированная кожа? - спросила старая барыня. - Они блестят!

- Да, блестят! - ответила Карен.

Башмачки были примерены, оказались впору, и их купили. Но старая госпожа не знала, что они красные, - она бы никогда не позволила Карен идти конфирмоваться в красных башмаках, а Карен как раз так и сделала.

Все люди в церкви смотрели на ее ноги, когда она проходила на свое место. Ей же казалось, что и старые портреты умерших пасторов и пасторш в длинных черных одеяниях и плоеных круглых воротничках тоже уставились на ее красные башмачки. Сама она только о них и думала, даже в то время, когда священник возложил ей на голову руки и стал говорить о святом крещении, о союзе с богом и о том, что она становится теперь взрослой христианкой. Торжественные звуки церковного органа и мелодичное пение чистых детских голосов наполняли церковь, старый регент подтягивал детям, но Карен думала только о своих красных башмаках.

После обедни старая госпожа узнала от других людей, что башмаки были красные, объяснила Карен, как это неприлично, и велела ей ходить в церковь всегда в черных башмаках, хотя бы и в старых.

В следующее воскресенье надо было идти к причастию. Карен взглянула на красные башмаки, взглянула на черные, опять на красные и - надела их.

Погода была чудная, солнечная; Карен со старой госпожой прошли по тропинке через поле; было немного пыльно.

У церковных дверей стоял, опираясь на костыль, старый солдат с длинною, странною бородой: она была скорее рыжая, чем седая. Он поклонился им чуть не до земли и попросил старую барыню позволить ему смахнуть пыль с ее башмаков. Карен тоже протянула ему свою маленькую ножку.

- Ишь, какие славные бальные башмачки! - сказал солдат. - Сидите крепко, когда запляшете!

И он хлопнул рукой по подошвам.

Старая барыня дала солдату шиллинг и вошла вместе с Карен в церковь.

Все люди в церкви опять глядели на ее красные башмаки, все портреты - тоже. Карен преклонила колена перед алтарем, и золотая чаша приблизилась к ее устам, а она думала только о своих красных башмаках, - они словно плавали перед ней в самой чаше.

Карен забыла пропеть псалом, забыла прочесть "Отче наш".

Народ стал выходить из церкви; старая госпожа села в карету, Карен тоже поставила ногу на подножку, как вдруг возле нее очутился старый солдат и сказал:

- Ишь, какие славные бальные башмачки! Карен не удержалась и сделала несколько па, и тут ноги ее пошли плясать сами собою, точно башмаки имели какую-то волшебную силу. Карен неслась все дальше и дальше, обогнула церковь и все не могла остановиться. Кучеру пришлось бежать за нею вдогонку, взять ее на руки и посадить в карету. Карен села, а ноги ее все продолжали приплясывать, так что доброй старой госпоже досталось немало пинков. Пришлось наконец снять башмаки, и ноги успокоились.

Приехали домой; Карен поставила башмаки в шкаф, но не могла не любоваться на них.

Старая госпожа захворала, и сказали, что она не проживет долго. За ней надо было ухаживать, а кого же это дело касалось ближе, чем Карен. Но в городе давался большой бал, и Карен пригласили. Она посмотрела на старую госпожу, которой все равно было не жить, посмотрела на красные башмаки - разве это грех? - потом надела их - и это ведь не беда, а потом... отправилась на бал и пошла танцевать.

Но вот она хочет повернуть вправо - ноги несут ее влево, хочет сделать круг по зале - ноги несут ее вон из залы, вниз по лестнице, на улицу и за город. Так доплясала она вплоть до темного леса.

Что-то засветилось между верхушками деревьев. Карен подумала, что это месяц, так как виднелось что-то похожее на лицо, но это было лицо старого солдата с рыжею бородой. Он кивнул ей и сказал:

- Ишь, какие славные бальные башмачки!

Она испугалась, хотела сбросить с себя башмаки, но они сидели крепко; она только изорвала в клочья чулки; башмаки точно приросли к ногам, и ей пришлось плясать, плясать по полям и лугам, в дождь и в солнечную погоду, и ночью и днем. Ужаснее всего было ночью!

Танцевала она танцевала и очутилась на кладбище; но все мертвые спокойно спали в своих могилах. У мертвых найдется дело получше, чем пляска. Она хотела присесть на одной бедной могиле, поросшей ди кою рябинкой, по не тут-то было! Ни отдыха, ни покоя! Она все плясала и плясала... Вот в открытых дверях церкви она увидела ангела в длинном белом одеянии; за плечами у него были большие, спускавшиеся до самой земли крылья. Лицо ангела было строго и серьезно, в руке он держал широкий блестящий меч.

- Ты будешь плясать, - сказал он, - плясать в своих красных башмаках, пока не побледнеешь, не похолодеешь, не высохнешь, как мумия! Ты будешь плясать от ворот до ворот и стучаться в двери тех домов, где живут гордые, тщеславные дети; твой стук будет пугать их! Будешь плясать, плясать!..

- Смилуйся! - вскричала Карен.

Но она уже не слышала ответа ангела - башмаки повлекли ее в калитку, за ограду кладбища, в поле, по дорогам и тропинкам. И она плясала и не могла остановиться.

Раз утром она пронеслась в пляске мимо знакомой двери; оттуда с пением псалмов выносили гроб, украшенный цветами. Тут она узнала, что старая госпожа умерла, и ей показалось, что теперь она оставлена всеми, проклята, ангелом господним.

И она все плясала, плясала, даже темною ночью. Башмаки несли ее по камням, сквозь лесную чащу и терновые кусты, колючки которых царапали ее до крови. Так доплясала она до маленького уединенного домика, стоявшего в открытом поле. Она знала, что здесь живет палач, постучала пальцем в оконное стекло и сказала:

- Выйди ко мне! Сама я не могу войти к тебе, я пляшу!

И палач отвечал:

- Ты, верно, не знаешь, кто я? Я рублю головы дурным людям, и топор мой, как вижу, дрожит!

- Не руби мне головы! - сказала Карен. - Тогда я не успею покаяться в своем грехе. Отруби мне лучше ноги с красными башмаками.

И она исповедала весь свой грех. Палач отрубил ей ноги с красными башмаками, - пляшущие ножки понеслись по полю и скрылись в чаще леса.

Потом палач приделал ей вместо ног деревяшки, дал костыли и выучил ее псалму, который всегда поют грешники. Карен поцеловала руку, державшую топор, и побрела по полю.

- Ну, довольно я настрадалась из-за красных башмаков! - сказала она. - Пойду теперь в церковь, пусть люди увидят меня!

И она быстро направилась к церковным дверям: вдруг перед нею заплясали ее ноги в красных башмаках, она испугалась и повернула прочь.

Целую неделю тосковала и плакала Карен горькими слезами; но вот настало воскресенье, и она сказала:

- Ну, довольно я страдала и мучилась! Право же, я не хуже многих из тех, что сидят и важничают в церкви!

И она смело пошла туда, но дошла только до калитки, - тут перед нею опять заплясали красные башмаки. Она опять испугалась, повернула обратно и от всего сердца покаялась в своем грехе.

Потом она пошла в дом священника и попросилась в услужение, обещая быть прилежной и делать все, что сможет, без всякого жалованья, из-за куска хлеба и приюта у добрых людей. Жена священника сжалилась над ней и взяла ее к себе в дом. Карен работала не покладая рук, но была тиха и задумчива. С каким вниманием слушала она по вечерам священника, читавшего вслух Библию! Дети очень полюбили ее, но когда девочки болтали при ней о нарядах и говорили, что хотели бы быть на месте королевы, Карен печально качала головой.

В следующее воскресенье все собрались идти в церковь; ее спросили, не пойдет ли она с ними, но она только со слезами посмотрела на свои костыли. Все отправились слушать слово божье, а она ушла в свою каморку. Там умещались только кровать да стул; она села и стала читать псалтырь. Вдруг ветер донес до нее звуки церковного органа. Она подняла от книги свое залитое слезами лицо и воскликнула:

- Помоги мне, господи!

И вдруг ее всю осияло, как солнцем, - перед ней очутился ангел господень в белом одеянии, тот самый, которого она видела в ту страшную ночь у церковных дверей. Но теперь в руках он держал не острый меч, а чудесную зеленую ветвь, усеянную розами. Он коснулся ею потолка, и потолок поднялся высоко-высоко, а на том месте, до которого дотронулся ангел, заблистала золотая звезда. Затем ангел коснулся стен - они раздались, и Карен увидела церковный орган, старые портреты пасторов и пасторш и весь народ; все сидели на своих скамьях и пели псалмы. Что это, преобразилась ли в церковь узкая каморка бедной девушки, или сама девушка каким-то чудом перенеслась в церковь?.. Карен сидела на своем стуле рядом с домашними священника, и когда те окончили псалом и увидали ее, то ласково кивнули ей, говоря:

- Ты хорошо сделала, что тоже пришла сюда, Карен!

- По милости божьей! - отвечала она.

Торжественные звуки органа сливались с нежными детскими голосами хора. Лучи ясного солнышка струились в окно прямо на Карен. Сердце ее так переполнилось всем этим светом, миром и радостью, что разорвалось. Душа ее полетела вместе с лучами солнца к богу, и там никто не спросил ее о красных башмаках.

"Звезда" Сказочного Таро

Фея Утренней Зари

Румынская сказка

Перевод Shellir

То, о чем я сейчас расскажу, и вправду случилось на земле в стародавние времена. А не случись оно - то не было бы и моего рассказа.

Жил как-то на свете великий и могущественный император, и под рукой его собралось столько земель, что никто и не знал, где они начинаются, а где заканчиваются. Но если никто из живущих не знал пределов его царства, то не было на свете человека, который не ведал бы, что правый глаз императора всегда смеется, а из левого непрестанно катятся слезы. Некоторые придворные даже набирались храбрости спросить императора об этой его странности, но тот ничего не отвечал им: вражда между его правым и левым глазом оставалась тайной, и император хранил ее.

У императора подрастали сыновья. И боже мой, что это были за сыновья! Все три - как ясные утренние звезды в небе. Флориан, самый старший, был настолько высок и широкоплеч, что во всей империи не сыскалось бы ему равных. Костан, второй сын, был совсем другим. Он был мал ростом, жилист, и у него были необыкновенно сильные руки. Петру, младший сын, был высок и строен, и больше походил обликом на девицу, нежели на мужчину. Он мало говорил, но любил смеяться и петь, петь и смеяться, с самого утра и до поздней ночи. Он редко бывал серьезным, но если такое случалось, то он умудрялся выглядеть достаточно серьезным и мудрым, и даже принимал участие в имперском совете вместе с отцом.

"Ты уже совсем взрослый, Флориан", сказал как-то Петру своему брату. "Сходи и спроси отца, отчего же один его глаз всегда смеется, а другой всегда плачет".

Но Флориан не захотел идти, он знал, что император всегда сильно гневается, если задать ему этот вопрос.

Тогда Петру пошел к Костану, но тот тоже не захотел идти к отцу с вопросом.

"Ну ладно. Если вы все боитесь идти, я и сам схожу", вымолвил Петру. Сказано - сделано; младший сын прямиком отправился в покои отца и задал ему вопрос.

"Да чтоб ты ослеп!", закричал император. "Тебе-то что за дело до моих глаз?", и надрал Петру уши. Петру возвратился к братьям и все им рассказал, но с этого момента стал примечать, что левый глаз отца вроде бы стал плакать поменьше, а правый - смеяться побольше.

"Интересно", подумал тогда Петру, "связано ли это как-нибудь с моим вопросом? Была не была, попробую спросить отца еще раз. Не переломлюсь же я от двух батюшкиных затрещин".

И он еще раз пошел к отцу, и опять задал тот же вопрос, и отец опять надрал ему уши и выгнал, но с этого момента левый глаз императора плакал только изредка, а правый стал выглядеть на десять лет моложе.

"Я угадал", думал Петру. "Но теперь я знаю, что делать. Буду задавать отцу этот вопрос и получать оплеухи до тех пор, пока оба его глаза не засмеются".

Сказано - сделано. Петру всегда делал то, что решил сделать.

В конце-концов император сказал:

"Петру, любезный сын мой!", и оба его глаза смеялись. "Я вижу, ты уже многое обо мне понял. Что же, я расскажу тебе о тайне моих глаз. Мой правый глаз смеется и радуется, когда я вижу вас, трех моих сыновей, три сильных стройных дуба, что выросли от моего корня. Но мой левый глаз плачет, потому что я не знаю, сумеете ли вы удержать и сохранить мою империю после моей смерти, и сможете ли защитить земли, что достанутся вам во владения. Однако есть способ помочь мне: если вы, сыновья мои, принесете мне воду из источника Феи Утренней Зари, то я омою ею мои глаза, и уйдут тревоги, и оба моих глаза будут смеяться".

Так сказал император, и Петру пошел к своим братьям.

Они посоветовались, и решили, что надо отправляться в путь и добыть для отца воду того чудесного источника.

Флориан, как самый старший, отправился в конюшню и выбрал самого лучшего, великолепного жеребца, оседлал его, взял с собой припасов на дорогу, и, обняв на прощание братьев, отправился в путь.

"Я ухожу первым", сказал он своим братьям. "Но если я не вернусь ровно через один год, один месяц, одну неделю, один день и один час спустя с водой из источника Феи Утренней Зари, то ты, Костан, должен отправиться в путь и тоже попытать счастье". Так он сказал и выехал за ворота дворца.

Три дня и три ночи скакал Флориан, не касаясь поводьев своего коня и не сдерживая его. Как крылатый дух летел он над долинами и горами, над реками и полями, над лесами и озерами, пока не достиг Флориан границ империи своего отца. Вдоль границы шел ров, такой широкий и глубокий, что не было никакой возможности перебраться через него, и через него вел один только мост. Въехал он на мост, но не удержался, и развернул коня, чтобы еще раз кинуть взгляд на родную сторону. Но когда вновь обернулся к дальним неведомым землям, дорогу ему заступил дракон, и облик его был ужасен. Три головы были обращены к Флориану, и пасти всех трех кошмарных морд были широко распахнуты - верхние челюсти затмевали небо, а нижние касались земли.

Флориан так испугался страшного дракона, что побыстрее пришпорил коня и умчался куда глаза глядят - только бы подальше от чудища. Дракон же вздохнул, закрыл свои страшные пасти и исчез - и следа не осталось, и травинки не примялось.

Прошла неделя, но Флориан не возвращался домой. Прошло и две, и не было от него никаких вестей. Через месяц Костан стал часто захаживать в конюшни и присматривать себе сильного коня. И вот минул год, и месяц, и неделя, и день и час, и Костан оседлал себе крепкого и быстрого жеребца, обнял младшего брата и попрощался с ним.

"Если и я потерплю неудачу, то ты тоже, брат мой, жди год, и месяц, и неделю, и день, и час, и отправляйся на поиски", - сказал Костан и поехал по той же дороге, что и Флориан.

Дракон сидел все там же, и у него уже было пять голов, и головы эти были еще ужаснее, чем раньше, и Костан тоже убоялся, и ускакал от моста даже еще быстрее, чем его брат. И не было никаких вестей, ни от Флориана, ни от Костана, и Петру остался один.

"Я должен последовать за моими братьями, отец", сказал он однажды императору.

"Если ты считаешь, что должен - иди", ответил ему отец. "И может статься, что ты сможешь то, что не смогли они". И он простился с Петру, а Петру оседлал коня и поехал к границам империи.

Дракон на мосту стал еще кошмарнее, чем прежде, и было у него уже семь голов, одна страшнее другой.

Петру на миг придержал коня, когда увидел чудовище на мосту, но все же он собрался с духом, подъехал поближе, и крикнул дракону: "Прочь с дороги!", но дракон не шелохнулся. Тогда Петру крикнул в другой раз: "Прочь с дороги!", но дракон не двинулся. И Петру, еще раз крикнув: "Прочь с дороги!", потянул из ножен свой меч и бросился на дракона. И тогда свет небес будто померк вокруг него, и Петру оказался окружен огнем: огонь был и справа от него, огонь был и слева, и впереди полыхало пламя, и за спиной бушевал огонь, и Петру ничего не видел, кроме огня, который изрыгал семиглавый дракон. Конь под Петру визжал и пятился, крутился на месте и шарахался, и Петру все никак не мог использовать свой меч.

"Тише ты! Будь смелее, и минуем все беды", - сказал ему Петру и сильнее натянул поводья, и крепче сжал меч, конь пошел ровнее, но все равно шарахался от каждого языка пламени, а вокруг и было-то только, что дым и огонь.

"Нет с такого коня проку. Вернусь-ка я во дворец и поищу себе лошадь получше", - сказал Петру и повернул к дому.

У ворот встретила его нянюшка, старая Бирша, что с нетерпением ждала, когда он подъедет поближе.

"Ах, Петру, сыночек мой! Так я и думала, что ты вернешься", воскликнула она, "Как же ты мог поехать на такой кляче!"

"Что же мне делать, нянюшка? Это лучший конь наших конюшен!", спросил Петру и сердито, и печально.

"Послушай меня, мальчик мой", ответила старая Бирша. "Ты никогда в жизни не доберешься до Феи Утренней Зари, если не возьмешь того самого коня, на котором в молодости ездил туда твой отец-император. Сходи к нему, да спроси, где сейчас тот конь, потом сам оседлай его и отправляйся в путь".

Петру сердечно поблагодарил старую нянюшку, и пошел к отцу.

"Сын мой драгоценный!", воскликнул отец-император, когда Петру спросил его о коне. "Кто тебе рассказал о моем жеребце? Не иначе, старая ведьма Бриша! Ты сам подумай, уж полвека прошло с тех пор, как ходил я в походы, и кто теперь помнит, где тлеют кости моего верного коня, в какой комнате рассыпались в прах его узда и седло? Я уж и забыл о нем давно!"

Петру очень рассердился и вернулся к нянюшке.

"Не печалься, Петру", сказала с улыбкой Бриша. "Даже если все так, как сказал твой отец, не все потеряно. Сходи-ка да поищи ту самую сбрую, и принеси мне, в каком бы виде это сейчас не было, и я подумаю, что тут можно сделать".

Петру отправился на поиски, и нашел комнату, набитую седлами, стременами, подпругами, попонами и уздечками. Он выбрал самую старую из них, черную, рассохшуюся и почти рассыпающуюся и принес старухе. Бриша побормотала что-то над ней, попрыскала водой и окурила травами и опять отдала ее Петру.

"Возьми-ка ее, и пойди к крыльцу, и стегни той уздой по столбам, что держат крышу твоего дома и увидишь, что будет".

Петру взял узду и сделал все, что сказала ему старая нянька, и как же велико было его удивление, когда перед ним появился гнедой конь. О, такого великолепного коня во всем мире не сыскать! Седло на нем было все в золоте и каменьях, а чеканная уздечка была так хороша, что глаз не оторвать. Добрый конь, доброе седло и добрая узда - все как раз для молодого героя.

"Прыгай скорей ему на спину", сказала Бриша и пошла обратно к дому.

Через миг Петру уже сидел в седле, и держал поводья, и чувствовал себя сильнее и храбрее, чем прежде.

"Держись крепко, господин мой", сказал гнедой конь, "Нам предстоит долгий путь, а времени у нас не так уж и много. Я поскачу быстро, а ты знай держись".

И конь поскакал, а Петру увидел, что никогда не было на свете коня такого быстрого и проворного.

На мосту по-прежнему стоял страшный дракон, но уже не тот, с которым Петру пробовал драться раньше. У этого дракона была дюжина голов, одна страшней другой, и все выдыхали пламя, дым и искры. Но, хоть он и был ужасен, Петру не испугался. Он только закатал рукава и крикнул дракону: "Прочь с дороги!", но тот не пошевелился, и тогда он выхватил из ножен меч и изготовился скакать к мосту.

"Погоди, молодой господин", сказал конь. "Послушай, что я скажу тебе. Ты пришпорь меня посильнее, и держи наготове свой меч. Я скакну, да выше моста, и выше дракона, и как будем над зверем, руби ему самую большую голову, и оботри свой меч от крови, и вложи его в ножны прежде, чем мы коснемся земли.

Так Петру и сделал, и успел вложить меч в ножны прежде, чем копыта гнедого коня коснулись земли по ту сторону моста.

Петру кинул прощальный взгляд на родные земли и сказал: "Надо нам идти дальше".

"Да, вперед", сказал конь. "Но ты, мой господин, должен сначала сказать мне, с какой скоростью ты хочешь ехать? Быстро как ветер? Быстро, как мысль? Быстро как желание? Или, возможно, быстро, как проклятие?"

Петру смотрел вокруг: в чистом небе не было ни облачка, а перед ним расстилалась пустыня, такая сухая и ужасная, что у Петру волосы вставали дыбом.

"Мы поедем не очень медленно, чтобы не терять зря времени, и не очень быстро, чтобы ты не устал", ответил он коню.

Вот они и поехали: сначала конь летел как ветер, потом как мысль, потом как желание, а под конец - как проклятие, и скакали они, пока не достигли края пустыни.

"Теперь беги потише, чтобы я мог видеть то, что вокруг меня", - сказал Петру, протирая глаза будто только что проснулся… или будто увидел что-то настолько необычное, что думается, что глаза начали лгать. Вокруг Петру высился Медный Лес, и все тут было из меди: деревья блистали медной корой и на них блестели медные листики, под деревьями росли медные кустарники, усыпанные медными ягодами, медные травы и мхи покрывали корни деревьев, и там и сям можно было увидеть медные цветы.

Петру смотрел во все глаза, потому что он видел то, чего никогда не видел и даже не слыхал ни о чем подобном. И они двинулись прямо через лес, и пока ехали, цветы заговорили с Петру, и говорили, какой он славный да пригожий, и все предлагали, чтобы Петру сорвал их и сделал себе венок.

"Возьми меня, удалец, я прибавляю сил тому, кто меня сорвал!"

"Нет, возьми лучше меня! Кто сорвет меня да приколет к шапке, того все девушки в мире любить будут", умолял второй цветок.

И так продолжалось и продолжалось, каждый следующий цветок был краше предыдущего, и все они тихими нежными голосами обещали разные замечательные вещи и уговаривали Петру, чтобы он сорвал их.

Петру слушал-слушал, да и наклонился сорвать цветок, но как только он сделал это, его конь отпрыгнул к другой стороне дороги.

"Стой спокойно!", прикрикнул Петру.

"Не рви цветов, молодой хозяин. Они принесут тебе несчастья", ответил конь.

"С чего это ты так думаешь?"

"Все эти цветы прокляты. Кто тронет любой из них, будет вынужден драться с черной лесной вылвой.

"Кто такая эта вылва?"

"Лучше бы про нее вообще не говорить! Глядите на цветы, молодой господин, слушайте их слова, но умоляю, не прикасайтесь ни к одному из них!"

Петру уже знал, что его конь дурного не посоветует, поэтому он крепился, смотрел на цветы и не трогал их.

Но все тщетно! Если суждено быть на пути неудаче, то она обязательно встретится. Цветы все шептали и шептали, и сердце Петру таяло, как комок воска на солнцепеке.

"Будь что будет", сказал он себе в конце-концов. "Хоть погляжу, что это за вылва такая, а может быть даже и одолею ее в схватке. Ну а не одолею - значит, так тому и быть", и он наклонился и сорвал цветок.

"Эх, молодой господин, зачем же вы это сделали? Теперь даже я не смогу помочь. Приготовься к битве, вон идет вылва".

Только он сказал это, только Петру закончил плести свой венок, как вдруг со всех сторон сразу подул легкий ветерок, который быстро превратился в ветер, после в бурю, и продолжал усиливаться, пока все кругом не потемнело, и темнота не покрыла коня и всадника, как толстым плащом из овечьей шерсти. Земля под ногами тряслась и дрожала.

"Страшно ли вам, молодой господин?"

"Пока нет", ответил Петру, хотя весь трясся от ужаса. "Да и чему быть - того не миновать".

"Не бойся. Помогу я тебе", сказал конь. "Сними с меня уздечку, и попытайся накинуть ее на вылву".

Едва вымолвил он это, как тот же час появилась перед Петру вылва, и он не успел снять с коня уздечку. Вылва была настолько ужасна, что Петру взгляда не мог от нее оторвать. У вылвы не было головы, и в то же время она не была безголовой. Она не летела по воздуху, но и не шла по земле. У нее была лошадиная грива, оленьи рога, медвежья морда, куньи глаза, а тело ее чем-то походило на каждого из этих зверей. Это-то и была вылва.

Петру схватился за меч и спрыгнул с коня. Стали они с вылвой биться не на жизнь, а на смерть, и минули день и ночь, и стала вылва задыхаться.

"Дай роздыху и себе, и мне", взмолилась вылва.

Петру остановился и опустил меч.

"Ты, молодой господин, не должен давать ей роздыху", сказал конь, и Петру собрал все свои силы и снова поднял меч и ударил так сильно, как еще не бил. Вылва заржала лошадью, завыла волком, заревела медведем и зашипела змеей, и кинулась на Петру. И бились они еще день и еще ночь, еще яростнее и неистовее, чем раньше. И Петру настолько устал, что едва шевелил руками.

"Дай роздыху себе и мне", закричала опять вылва. "Я же вижу, что ты тоже устал"

"Ты не должен останавливаться, молодой господин", снова сказал конь.

И Петру продолжил битву, хотя силы покидали его. Но и вылва уже не била его, а только защищалась, потому что не было у нее сил. И боролись они еще день и еще ночь, и когда восточный край неба окрасился алым, Петру исхитрился - уж я не знаю, как - набросить все-таки уздечку на голову вылве. И миг спустя вылва пропала - вместо нее по поляне скакала самая красивая кобыла в мире.

"Да будет жизнь твоя сладкой, как мед! Ты снял с меня страшное проклятие", сказал она и начала тереться носом о плечо гнедого жеребца Петру. И гнедой рассказал Петру всю историю белой кобылы, о том, как сотни лет назад она была проклята и заколдована, и была вынуждена жить в этом лесу в страшном обличье.

Петру привязал вылву, которая стала кобылой, к своему седлу, и они поехали дальше. Долго ли, коротко ли, но выехали они из медного леса.

"Погоди, дай мне полюбоваться - я никогда не видел такой красоты!", снова сказал Петру своему коню. Перед ними высился серебряный лес, и был он куда прекраснее медного, и он был полон звенящих на ветру деревьев и прекрасных серебряных трав, серебряных кустарников и серебряных цветов.

И так же как раньше, цветы стали уговаривать Петру сорвать их.

"Не рви этих цветов!", предостерегла вылва, подбежав к нему поближе. "Сестрица моя всемеро сильнее меня!". Но хотя Петру знал на собственном опыте, что ничего хорошего не выйдет, он все же улучил момент и нарвал цветов, чтобы сплести себе венок.

Ветер завыл громче прежнего, земля тряслась еще яростнее, и ночь окутала Петру еще более темная и непроницаемая. И тот же час появилась вылва серебряного леса. Бились они три дня и три ночи, пока Петру не исхитрился и не набросил уздечку на голову второй вылве.

"Будь жизнь твоя сладка, как мед! Ты снял с меня страшное заклятие", сказала вылва, превратившаяся в прекрасную серебряную кобылу.

Передохнули они, и отправились дальше все вместе.

Но вскоре выехали они из Серебряного леса, и встал перед ними Золотой лес - выше и прекраснее, чем те два леса, что Петру уже видел. Блеск коры здешних деревьев соперничал с солнечным светом, листья нежно звенели на ветру, а цветы и травы были столь прелестны, что глаз нельзя было оторвать.

Кони уговаривали Петру поскорее пройти через золотой лес и просили не рвать цветов, но тот все же не удержался, и сплел себе золотой венок. Но как только одел его, почувствовал, что приближается к нему прямо из-под земли что-то страшное и ужасное. Вытащил Петру меч и стал ждать.

"Либо помру, либо накину и не третью вылву уздечку", подумал он.

Едва подумал это, как завертелся вокруг него туман, плотный как вата, и ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки, и не долетало до Петру ни звука. Целый день и целую ночь бился Петру вслепую, и ни разу не смог углядеть вылву в тумане. Но вот минула ночь, и туман стал светлее. Когда солнце поднялось над золотым лесом, туман совсем рассеялся, и было так хорошо, красиво и тепло, что Петру показалось, что он заново родился.

А где же вылва? Пропала.

"Ты лучше отдыхай, молодой господин, пока есть время. Потому что битва скоро продолжится", сказали кони.

"С кем же я дрался?"

"Это была вылва, которая умеет превращаться в туман. Тише! Она возвращается!"

Петру только-только успел перевести дыхание, как почувствовал, что что-то приближается к нему - но он не мог сказать, что это. Это было похоже на реку - но в то же время не было рекой, оно не текло по земле, но двигалось где и как хотело, но не оставляло позади себя ни следа, ни примятой травинки.

"Горе мне, горе!", вскричал Петру, который наконец понял, с чем ему предстоит драться.

"Будь осторожен и ни секунды не стой на месте", сказал ему гнедой конь, но большего сказать не успел, потому что вода подступила совсем близко.

Битва закипела с новой силой. День и ночь дрались Петру и вылва, и Петру даже не представлял, попадает ли он по вылве, смог ли ранить ее хоть раз. К рассвету следующего дня Петру охромел на обе ноги и очень устал. Но первые лучи солнца отогнали вылву, и Петру повалился на траву.

"Теперь она точно убьет меня", сказал он.

"Передохни. Ты не должен сдаваться, она вернется всего лишь через мгновение"

Не успел Петру ответить, как понял, что ему снова пора подниматься и драться. Он взобрался в седло, сжал рукоять меча и стал ждать.

И что-то стало подступать к нему, но нельзя описать, что это было. Иногда во сне люди видят существ, который на свете не сыщешь, но у тех существ есть то, чего не было у этой вылвы, и нет того, что у вылвы есть. По крайней мере именно так подумал Петру, глядя на подбирающуюся к нему вылву. Она летела при помощи ног и бежала на крыльях, голова у нее была на спине, хвост на боку, а глаза - везде: и на шее, и на груди, и на животе, а как описать ее дальше - я не знаю.

Петру почувствовал, что ужас сковывает его движения, но он собрался с духом и стал бороться с вылвой, и дрался так, как никогда в жизни. Но день все не кончался, и стал Петру слабеть. А когда упала ночная тьма, он едва мог держать глаза открытыми. К полуночи он обнаружил, что сражается не верхом, а пешим, хотя не мог вспомнить, когда это он слез с коня. Когда на востоке забрезжил свет, ноги его уже не держали, но он сражался, стоя на коленях.

"Тебе надо биться еще один раз", сказали кони, видя, что сила Петру почти ушла.

Петру смахнул пот со лба своей рукавицей, и с огромным трудом поднялся на ноги.

"Когда будешь драться, изловчись, и ударь вылву по губам уздечкой", сказала серебряная кобыла.

Вылва завыла так громко, что Петру подумал, что останется глухим на всю жизнь. Она кинулась на него, но Петру увернулся, и, изловчившись, накинул ей на голову уздечку - по лесу поскакала прекрасная золотая кобылица.

"Да будет твоя жена красивейшей из женщин!", сказала она. "Ты расколдовал меня!"

Потом они все немного передохнули и поскакали через золотой лес.

По дороге Петру разглядывал короны-венки, что он для себя сделал - насколько они красивые и насколько дорогие.

"В конце концов", подумал он, "не стану же я носить все три сразу" и выбросил сначала медный венок, а потом и серебряный.

Но кони закричали:

"Не выбрасывай эти венки, они тебе еще пригодятся. Пойди собери их и возьми с собой!"

Ничего не поделаешь - Петру слез с гнедого и подобрал все венки, и после этого они продолжили путь.

Вечером, когда солнце почти зашло, а злые мошки стали пребольно кусаться, Петру увидел, что Золотой Лес остался позади, а перед ним расстилается широкая пустошь. В тот же миг все лошади разом остановились.

"Что с вами такое?", спросил Петру.

"Мы чуем, что что-то злое нас ожидает".

"Что же это может быть?"

"Мы вот-вот войдем во владения богини Середы, и чем дальше мы будем ехать, тем холодней будет становиться. Справа и слева ты увидишь огромные костры, но ты не должен приближаться к ним, чтобы согреться, иначе будет беда"

"Как же мне там не замерзнуть?"

"Не знаем, но помни, что будет большая беда, если приблизишься к огню"

"Хорошо, едем вперед! Если я должен перенести холод, то я перенесу его".

И вот, шаг за шагом они входили во владения Середы. Воздух становился все холоднее и холоднее, и ветер пробирал до костей, и казалось, что они промерзли насквозь, до самого мозга костей, и что даже души их дрожат от холода. Но Петру не боялся, борьба в вылвами сделала его сильнее и выносливее, и он смело встречал новое испытание.

По сторонам от дороги горели огромные костры, и какие-то люди стояли вокруг них, поддерживали огонь. Иногда они приветливо заговаривали с Петру и приглашали его погреться у огня. Дыхание замерзало у него во рту, но он не слушал этих людей, и только понукал коней идти быстрее.

Как долго шел Петру через эту ледяную страну - неведомо, ясно только что земли Середы за день не пройти. Но он продолжал бороться с холодом, хоть у него уже зуб на зуб не попадал, ресницы смерзлись, а вокруг, куда ни глянь, были только заледенелые скалы.

Долго ли, коротко ли, но добрались они до дома самой Середы, и, спрыгнув с коня, Петру бросил поводья и вошел внутрь.

"Здравствовать тебе, матушка!", сказал он.

"И ты не болей, мой замерзший гость!"

Петру засмеялся, и стал ждать, пока она заговорит.

"Ты проявил великую отвагу и стойкость", сказала она, похлопав его по плечу. "И заслужил награду". Она открыла большой железный сундук и достала оттуда маленькую коробочку.

"Погляди", сказала Середа. "Эта коробочка лежала тут веками в ожидании человека, который сможет пройти мое ледяное королевство. Возьми ее, и храни как зеницу ока - в один из дней она поможет тебе.

Если ты откроешь ее, она расскажет тебе все, что ты захочешь, и принесет тебе новости из родного дома"

Петру сердечно поблагодарил ее, вскочил на коня и поскакал дальше.

Когда он отъехал подальше от хижины, он открыл коробочку.

"Что прикажешь, хозяин?", донесся оттуда голос.

"Расскажи мне, что поделывает мой отец?"

"Он заседает на совете со своими приближенными", ответила коробочка.

"Все ли у него хорошо?"

"Не особенно. Сейчас он в сильнейшей ярости"

"Что же его так разозлило?"

"Твои братья, Флориан и Костан", ответила коробочка. "Похоже, что они хотят, чтобы отец позволил им управлять империей, но старые советники и сам твой отец считают, что у них нет к этому таланта".

"Поспешите, дорогие кони мои. У нас совсем мало времени!", закричал Петру, закрыл коробочку и спрятал ее в карман.

Кони полетели, как крылатые призраки, как вихри, как вампиры, что охотятся в ночи, и трудно сказать, как долго они скакали так быстро.

"Погоди, молодой господин! Мы хотим кое что тебе сказать!" сказали как-то кони.

"Что там еще?"

"Ты перенес дикий холод, когда ехал через владения богини Середы. Но впереди лежит земля настолько жаркая, что камни плавятся. Не устрашись же и теперь, будь так же храбр и стоек, как и в тот час, когда мы вступили в ледяные пустоши. Только кто бы не приглашал тебя в тень или к прохладным ручьям - ни в коем случае не соглашайся, иначе великое зло случится с тобой.

"Вперед!", сказал Петру. "Не волнуйтесь! Если я так и не превратился в ледышку, то вряд ли теперь растаю"

"Мы не знаем наверняка", ответили кони. "Но там, куда мы идем, очень и очень жарко. Впереди - владенья богини Громини, Четвергушки".

Вот уж там была жара так жара! Даже железные подковы на копытах лошадей начинали плавиться, но Петру упрямо шел вперед. Пот катился по его лицу, но Петру утирался рукавицей, а рукавица сразу же высыхала на солнце. Он никогда не думал, что под небесами есть настолько жаркие места.

По обе стороны от дороги то и дело встречались тенистые долины, полные высоких, раскидистых деревьев, оазисы, где источники били в небо, разбрасывая во все стороны ледяные брызги. Прелестные девы выходили из-за деревьев, и манили Петру, и звали его передохнуть нежными голосами, но Петру только отворачивался, чтобы не поддаться их чарам.

"Приди к нам, юный герой, и передохни немного, иначе жара убьет тебя", говорили они.

Петру только тряс головой и не говорил ни слова, потому что рот его пересох настолько, что он не мог больше говорить.

Долгим был путь через эту ужасную страну, но насколько долгим - никто вам не скажет. Внезапно всем показалось, что жара понемногу спадает, и Петру заметил маленький домик, стоящий на холме. Это было жилище богини Четвергушки. Когда они подъехали поближе, богиня сама вышла встретить их.

Она поприветствовала Петру и ласково пригласила его зайти в дом, и упросила его рассказать о приключениях, что довелось ему пережить. Петру все рассказал без утайки, и начал прощаться с Четвергушкой, потому что у него оставалось все меньше и меньше времени.

"Задержись еще ненадолго, и выслушай, что я тебе скажу. Скоро ты войдешь во владения богини Винери, Пятнички. Передай ей от меня весточку, что я прошу не задерживать тебя на пути. А когда будешь возвращаться, загляни ко мне в гости - я дам тебе вещицу, что поможет тебе на пути домой"

Петру поблагодарил ее, вскочил на коня и не успел и десятка шагов проехать, как оказался совсем в другой стране. Тут не было ни жарко, ни холодно, а дорога вилась через пустошь, поросшую чертополохом и вереском.

"Что это за место?", спросил Петру, когда они одолели длинный-длинный путь через чертополоховую пустошь.

"Это - дом богини Винери, Пятнички", ответили кони. "И если мы поспешим, то попадем туда еще засветло". И кони полетели вперед, как стрелы, и перед самыми сумерками они достигли жилища богини.

Сердце Петру сильно стучало, потому что всю дорогу их сопровождала целая толпа каких-то темных неясных фигур, будто сотканных из полуденных теней, которые танцевали и водили хороводы, и Петру, хоть и был храбрым юношей, испытывал от их безмолвных танцев настоящий ужас.

"Они не причинят тебе зла", сказали лошади. "Это просто дочери Вихря, они так развлекают сами себя в ожидании лунного великана"

Петру остановился перед домом, спрыгнул с коня и собирался уж было войти, как гнедой конь крикнул:

"Подожди, молодой господин! Ты не можешь так просто войти, дом Пятнички всегда охраняет Вихрь!"

"И что же мне делать?"

"Возьми медный венок и иди вон на тот дальний холм. Как поднимешься на самую вершину, скажи: "Ах, тут такие прекрасные девицы, прямо ангелицы, просто феи!" Потом подними венок повыше над головой и еще скажи: "Хотел бы я знать, примет ли хоть одна из них от меня этот венок в подарок… Как бы я хотел это знать!" и тогда бросай венок от себя подальше"

"И зачем я должен все это делать?"

"Не спрашивай, лучше пойди и сделай, что я тебе сказал", и Петру пошел на холм.

И только он отбросил от себя медный венок, как Вихрь подхватил его и порвал на мелкие медные кусочки.

Петру вернулся к лошадям.

"Послушай, молодой господин, я хочу тебе еще кое-что рассказать. Возьми серебряный венок, подойди к дому, и постучи венком в окошко. Пятничка спросит, что там, а ты ей отвечай, что ты путник, шел пешком через пустошь и заблудился. Она тебе скажет идти по дороге назад, но ты не сходи с места, и только говори, что никуда не пойдешь, потому что с самого детства ты только и слышал, что легенды о несравненной красоте богини Винери, Пятнички, и тогда ты сделал себе кожаные сапоги на стальных подошвах и девять лет и девять месяцев ты ходил по горам и долам в поисках ее дома. Расскажи, что в страшной битве ты добыл прекрасный серебряный венок, и только и думал о том, что тебе будет позволено подарить его несравненной богине, и все это только для того, чтобы достигнуть того места, где стоишь сейчас. Скажи так, и погляди, что будет"

Петру не говоря ни слова пошел к дому.

К тому времени уже стемнело, и двор освещал только лучик света, падающий из окна. Пара псов, что стерегла двор, при звуке его шагов начала лаять.

"На кого это лают собаки? Неужто кому-то жить надоело?" спросила Пятничка из дому.

"Это я, о богиня!, ответил Петру. "Я заблудился на пустоши, и не знаю, где мне переночевать."

"Где ты оставил свою лошадь?", спросила богиня резко, а Петру молчал, потому что не знал, можно ли ему лгать или нет. "Уходи отсюда, юноша, нет у меня для тебя места", и богиня стала закрывать окно.

Тогда Петру торопливо проговорил все, что ему сказал его конь, и как только он сделал это, как богиня открыла окно и нежным голосом спросила: "Дай-ка мне взглянуть на этот венок, дитя мое", и Петру подал ей его.

"Войди в дом", сказала богиня. "Собак не бойся, они не тронут тебя".

И когда Петру проходил мимо них, собаки действительно только виляли хвостами.

"Доброго вечера", сказал Петру, входя в дом и присаживаясь около огня и слушая, о чем же будет говорить богиня. Богиня, впрочем, говорила только о мужчинах, на которых, похоже, была за что-то сердита. Но Петру во всем соглашался с ней, поскольку его учили, что нужно быть вежливым.

Богиня была очень и очень старой. Петру глядел на нее и думал, что если бы он прожил семь жизней, и каждая жизнь в семь раз длиннее обычной, то она все равно оказалась бы старше.

Но Пятничка радовалась, что юноша неотрывно глядит на нее.

"Когда я родилась", сказала она, "Еще ничего не было, только хаос. И мир еще не был миром. Когда я подросла, уже возник мир, и каждый думал, что я самая красивая девушка на свете, хотя многие и ненавидели меня за это. Но каждая сотня лет прибавляла мне по одной морщинке. И теперь я совсем старуха…"

Она рассказывала и дальше, и тогда Петру узнал, что она жила в царском дворце, а ее самой близкой соседкой была Фея Утренней Зари, с которой они в свое время сильно поссорились.

Петру не знал, что ей сказать. Он слушал, и только иногда из вежливости говорил что-то вроде: "Да-да, это, наверное, было так ужасно!" или "Надо же, какое горе!".

"Дам я тебе одно задание, и если ты храбр и силен, то ты его сможешь исполнить", сказала наконец Пятничка, после того как они уже поговорили долго-предолго, и оба стали клевать носами. "Недалеко от дома Феи Утренней Зари есть источник, и кто отопьет из него хоть глоток, тот снова станет юным и цветущим, как свежая роза. Принеси мне пузырек этой воды, и я отблагодарю тебя. Это будет нелегко, никто не знает этого лучше меня! Королевство Феи Утренней Зари стерегут дикие звери и ужасающие драконы, но я дам тебе одну вещицу, что поможет тебе на твоем пути"

С этими словами Пятничка подошла к железному ларцу и достала из него крошечную золотую дудочку.

"Видишь? Один старик дал мне ее, когда я еще была молода и красива. Любой, кто слушает эту дудочку, засыпает и никто не может разбудить его. Возьми ее, и играй все время, пока ты будешь в королевстве Феи Утренней Зари, и ты будешь в безопасности."

Петру сказал ей, что тоже собирался найти этот волшебный источник, и Пятничка даже обрадовалась, когда услышала его рассказ. Тогда Петру пожелал ей доброй ночи, спрятал флейту, и устроился на полу, чтобы немного поспать. Но еще до рассвета он проснулся, и пошел почистить и покормить лошадей, чтобы они выдержали путь до королевства Феи. Потом он напоил их ключевой водой, оделся, и собрался ехать.

"Погоди!", крикнула ему из окна Пятничка. "Я хочу тебе еще кое-что сказать. Оставь здесь одну из своих лошадей, а с собой возьми только трех. Поезжайте медленно, пока не достигнете волшебного королевства, а потом ты должен спешиться и идти пешком, а кони пусть ждут тебя. И вот еще: опасайся заглядывать Фее Утренней Зари в лицо! Ее глаза околдуют тебя, ее взгляды - обманут. На самом деле она отвратительна, более отвратительна, чем ты даже можешь себе представить: у нее совьи глаза, лисья морда и кошачьи когти. Слышишь? Никогда не смотри ей в лицо!"

Петру поблагодарил ее и поехал к волшебному королевству.

Далеко, далеко, там где небо с землей встречается, где звезды целуются с цветами, где всегда светит мягкий красноватый свет, какой бывает иногда в небе по весне рано утром, только еще краше, стоит дворец Феи Утренней Зари. Петру понадобилось два дня, чтобы через поросшие сочной травой поля и очаровательные цветущие луга добраться до ее дома. В том королевстве не было ни жарко, ни холодно, ни темно, ни светло, а в самый раз, и Петру с огромным удовольствием ехал шагом по этому благодатному краю, и путь не показался ему долгим.

Долго ли, коротко ли, но увидел Петру, что на фоне розового неба что-то белеет, и когда он приблизился, то увидел, что это и есть замок Феи - такой роскошный и красивый, что больно было смотреть. Петру никогда и не думал, что в мире может быть такой красивый замок. Но, не желая терять времени, он отвернулся от замка, спешился, заиграл на дудочке и пошел в сторону замка.

Едва он прошел несколько шагов, как увидел могучего гиганта, что сладко спал на поляне, убаюканный его музыкой - это был один из охранников замка. Он лежал на спине, и показался Петру ужасно огромным. Чем дальше шел Петру, тем страшнее становились стражи, стерегущие дворец Феи Утренней Зари: львы, тигры, драконы с семью головами, великаны, химеры…Петру шел между ними легко, как ветерок.

Вот он дошел до реки… но не думаете же вы, что это была обычная река? Нет, вместо воды там текло молоко, а вместо песка и гальки было золото, жемчуга и драгоценные камни. Река текла вокруг замка, а возле нее дремали львы с железными зубами и когтями. А внутри, за рекой, цвели пышные сады, каких никто никогда не видывал, и сама Фея дремала между этих цветов, и Петру отлично видел ее.

Но как же ему перебраться? Мост был, но такой странный, что Петру и не знал, выдержит ли он человека. Он был сделан из маленьких, мягких, неясных облачков. Так Петру стоял и думал, как бы ему перебраться и набрать воды. Через некоторое время он решил рискнуть, и вернулся к тому месту, где оставил страшного великана. "Пробудись, о храбрец!" кричал он и пинал его, чтобы разбудить, но когда великан просыпался и пытался прихлопнуть Петру, как муху, Петру начинал играть на дудочке, и великан снова засыпал. Сделав так несколько раз, чтобы убедиться, что великан в его власти, Петру связал ему мизинцы своим плащом, уволок подальше его меч, и снова крикнул: "Просыпайся, храбрец!"

Когда великан увидел, что при нем нет меча, а мизинцы крепко связаны, он спросил у Петру: "Ты что, силен только колдовством драться? Сражайся по правилам, если ты и впрямь герой"

"Обязательно сразимся, и по правилам, но сначала я хочу задать тебе вопрос: поклянешься ли ты перенести меня через реку, если я честно сражусь с тобой?

И великан поклялся в этом.

Как только Петру развязал великана, тот сразу бросился на него, чтобы раздавить. Но тот принял бой. Это была уже не первая его битва, и Петру вел себя смело. Три дня и три ночи бились они с великаном, и то великан побеждал, то Петру, пока в конечном итоге Петру не приставил меч к горлу великана.

"Отпусти меня, отпусти!", закричал великан. "Я признаю, что ты победил!"

"Ты перенесешь меня через реку?"

"Перенесу", вздохнул великан.

"Что мне сделать с тобой, если ты нарушишь свое слово?"

"Убей меня так, как захочешь. Но сейчас дай мне жить!"

"Хорошо", сказал Петру, и связал левую руку гиганта с его правой ногой, заткнул ему рот, чтобы великан не закричал и не перебудил всех, и завязал глаза, а потом повел его к реке. Как только они достигли берега реки, великан поставил ногу на другой берег реки, и, взяв Петру на ладонь, перенес его на другой берег.

"Отлично", сказал Петру, и сыграл на дудочке, так что гигант снова заснул. Даже феи, которые купались в реке много ниже по течению, тоже заснули среди цветов на берегу. Петру видел их, и думал: если даже эти существа настолько прекрасны, отчего же Фея Утренней Зари должна оказаться уродиной? Но он не решился задерживаться и поспешил на поиски источника. Он шел через восхитительные сады и парки, но Петру не увидел ни чудесных птиц, ни восхитительных цветов, потому что очень торопился в замок. Ни единой живой души не встретил он по дороге, все спали, и даже деревья не шевелили ни одним своим листиком.

Он прошел через замковый двор, и вошел в сам замок.

Что он увидел там - даже в сказке не опишешь; все знают, что дворец Феи Утренней Зари - очень необычное место. Золото и драгоценные камни там были так же привычны, как у нас привычны камень и дерево. Конюшни, в которых стояли солнечные кони Феи, были роскошнее, чем родной замок Петру. Петру поднялся по лестнице, прошел через сорок восемь комнат, завешанных коврами, гобеленами и богатыми тканями, но все они были пустыми. В сорок девятой комнате он увидел саму Фею Утренней Зари. В середине этой комнаты, которая была размером с церковь, Петру увидел тот самый источник, что он так долго искал. Выглядел он как самый обыкновенный колодец, и казалось странным, что Фея живет в той же комнате, где бьет источник, но кто угодно может сказать, что именно тут она и жила много и много сотен лет. Она спала прямо возле источника - сама Фея Утренней Зари!

И когда Петру взглянул на нее, у него перехватило дыхание, и волшебная дудочка выпала у него из рук.

Возле колодца стоял столик, на котором лежал хлеб, испеченный на женском молоке, и фляжка вина. Это был хлеб силы и вино юности, и Петру хотел этого хлеба и этого вина. Он взглянул на столик, на источник, а потом - на Фею, что все еще тихонько спала возле колодца на шелковых подушках.

Он неотрывно глядел на нее, и нахлынувшие чувства туманили его разум. Фея медленно открыла глаза и уставилась на Петру, но тот нашарил волшебную дудочку и сыграл несколько нот, и она снова заснула. Тогда он трижды поцеловал ее и надел ей на голову золотой венок. После этого он съел кусок хлеба и выпил чашу вина, и повторил это трижды. Только после этого набрал он полную фляжку воды из волшебного источника, и стремительно выбежал из замка.

Когда он возвращался через сад, ему показалось, что он разительно изменился. Цветы стали восхитительно прекрасны, ручьи бежали быстрее, солнечные лучи блестели ярче, а феи стали еще прелестнее, чем раньше, и все это - из-за тех трех поцелуев, что подарил Петру Фее Утренней Зари.

Он благополучно вышел из сада Феи, сел верхом, и полетел быстрее, чем ветер, быстрее, чем мысль, быстрее, чем ненависть, и быстрее, чем тоска. Так он добрался до дома Пятнички, и, оставив коней, поспешил к ее воротам.

Пятничка знала, что он придет, и сама вышла встретить его, и вынесла ему вина и белого хлеба.

"С возвращением, принц", сказала она.

"Доброго дня, и прими мои благодарности", ответил Петру и протянул ей фляжку с волшебной водой. Она радостно приняла ее, и после короткого отдыха, Петру устремился дальше, потому что не хотел ни терять времени, ни проиграть своим братьям.

Он на несколько минут задержался у Громини, как и обещал, но только он собрался распрощаться, как он остановила его:

"Я хочу предостеречь тебя, выслушай, что я тебе скажу: Берегись в своей жизни следуюих вещей: не называй нелюдя другом, не езди верхом слишком быстро, не позволяй воде течь сквозь пальцы, никому не верь, и избегай льстивых языков. Иди, и не забывай, что я тебе сказала, потому что дорога длинна, мир жесток, а ты - поражен в самое сердце. Но я дам тебе волшебный плащ: тот, кто носит его, не может быть ранен или убит ни молнией, ни копьем, ни мечом, ни стрелой".

Петру поблагодарил ее и тронулся в дорогу, и, вытащив свою коробочку, спросил о том, что происходит дома.

"Ничего хорошего. Отец твой ослеп на оба глаза, и Флориан с Костаном умоляют его отдать им власть. Но император не хочет, потому что верит, что ты принесешь ему воду из волшебного источника. Тогда братья пошли к няньке Брише, и она сказала им, что ты, хозяин, почти уже добрался до дому, и вода с тобой. Так братья твои хотят поехать тебе навстречу и воду отобрать, а потом принести ее отцу и потребовать в обмен на нее власть в империи…"

"Ты лжешь!", крикнул Петру, и бросил коробочку на землю, да так, что она разлетелась на тысячу кусочков.

Вскоре после этого Петру уже начал узнавать родные места, и когда добрался до моста, он натянул поводья, чтобы поглядеть на родную землю. Он еще стоял у моста, когда он услышал, что кто-то неподалеку будто тихонько зовет его по имени.

"Петру, Петру, ты ли это?" говорил голос.

"Поедем, поедем", твердили ему кони. "Будет беда, если ты остановишься"

"Нет, давайте задержимся и поглядим, кто это меня зовет", и развернув коня, оказался лицом к лицу с двумя своими братьями. Он забыл предостережение, которое дала ему Громиня, и когда Костан и Флориан подошли к нему со льстивыми речами, он пришпорил коня, и стремительно поскакал, чтобы обнять их. Он хотел задать тысячу вопросов и рассказать о тысяче разных вещей… но его гнедой конь стоял, печально повесив голову.

"Петру, дорогой мой брат!", сказал Флориан, "Не будет ли лучше, если мы повезем воду, которую ты добыл? Ведь кто-нибудь может попытаться отобрать ее, а мы всегда были сильнее тебя, мы сможем ее защитить".

"Конечно", добавил Костан. "Флориан все правильно говорит".

Но Петру только головой покачал, и рассказал братьям о пророчестве Громини и о волшебном плаще, в котором ему ничего не грозит. Тогда братья поняли, что им придется убить Петру.

Неподалеку от того места, где они стояли, бежал прозрачный ручей.

"Очень жарко сегодня. Ты не хочешь пить, Костан?", спросил Флориан.

"Да, действительно, очень пить хочется… Петру, не принесешь ли ты нам воды? А потом сразу отправимся домой. Хорошо, что ты едешь с нами в твоем плаще, сможешь защитить нас от любой напасти"

Лошади Петру заржали, но и сам он уже понял, что это все означает.

И он не поехал с братьями, а двинулся сразу к дому, где вылечил слепоту отца.

А что до его братьев, то они никогда больше не показывались дома.